Чингиз Гусейнов
Часть 1
Начало
Камнем стук в калитку, иначе не услышать, упало дерево и порвало провода, звонок вырубился, а рабочих-электриков не дождёшься: Распишитесь! Бандероль с доставкой на дом со станции за полсотни рубликов, такса такая, или два доллара, что ж, по-божески.
«Глубокоуважаемый… даже не знаю, как к Вам обратиться. Господин Гусейнов? По имени-отчеству: Чингиз Гасанович? Или Чингиз-муэллим, Учитель, как у нас принято? Может, Чингиз-бей на манер новых времён, хотя первый носитель имени был не беком, а ханом. Агайи-Чингиз, господин на иранский лад? Или обращение, как встарь к мудрецам, Мирза-Чингиз, звучало бы для Вас, согласитесь, смешно, даже иронично, но и такое бывало».
Игривый, даже бесцеремонный зачин, однако, познавательный, показать эрудицию? представлены все бытующие обращения, из-за чего перепалка за первородство или унификацию: отчество на «ич», или официальное «господин» отторгается как подражание русско-имперскому; «муэллим» устарело – кто кому нынче учитель? «бей-бек», внедряемый с независимостью, обретённой по щучьему велению трёх братьев-славян, питает призрачное убеждение единения с иной, тоже некогда империей, «турецкой», оттоманской; «агайи» – это у мечтателей воссоединения азербайджанцев Юга, или иранских, и Севера, российских, претенциозно; уточнения требует и «мирза»: слово это, употребляемое перед именем – знак учёности, а после имени – показатель принца крови, каковым я не являюсь, хотя могу, нынче модно, бесконтрольно и никак ненаказуемо, заявить, что восхожу к «ханам»: по отцовской линии – к Фаталихану Кубинскому, а по материнской – к Бакихановым.
«Посылаю рукопись, которую прятал у себя в подвале Калям Алиев, разобрать не успела, хотя и спасла после его ареста, перехитрив ищеек. Какое беспредельное бесстыдство творится в нашей забытой Богом дыре, «Реальная Тюркия» (было такое увлечение, когда Азербайджан называли Тюркией в созвучии с Турцией, но и чтобы отличить), где работали, ныне закрыт вроде как рупор «враждебных стран», попадался Вам в руки, надеюсь, еженедельник? Завели уголовное дело за призыв к бунту, так что бегство моё в Швецию вынужденное. Давно проторен путь через Дагестан: улизнула от местных проверок, частник доставил к границе, пешком через погранзаставу, в паспорт зелён$енькую, и ты на воле. У меня больше нет прошлого, возвращаться к нему не намерена, поступайте по своему усмотрению, доверяю Вам больше, чем себе. Наргиз.
Последняя фраза показалась самой искренней, написала, видимо, без всяких подготовок: надо же! доверяется рукопись! Но зачем – мне? За какие такие заслуги? По чьей подсказке? Или там на родине считают, что я гарант сохранности, архивариус в некотором роде?..
Рукопись шла долго, служба подмосковная разваливается, за это время узнал по сми – Швеция отказала группе азербайджанских журналистов обосноваться там, поверив, очевидно, пущенной официозом легенде, что, мол, «кое-кто из Азербайджана выдает себя в Швеции за политических беженцев, это чистейшая диффамация», и оттуда их переправили в Норвегию.
Сохранил поролоновый пакет, редкостный штамп 09.09.09., серые телеграфные бланки, размашистое письмо, зафиксировал в своих записях, хотя доказательство шаткое, можно задним числом вписать что угодно:
20 сент., вс, прохладно, + 13. Праздник Рамазан, 1-й день 1430 года по хиджры, поздравляют, думая из-за коранических моих изысканий, будто я учредил летоисчисление. Любопытная пришла бандероль.
Елене пока ни слова, решит, что меня втягивают в провокацию: оживает подозрительность, воскрешаются старые страхи, а по Наргиз – детские игры, которые попахивают кровью, тут же у неё по-тюркски грубо: «vur qapazı başına, al çörəyini», мол, вдарь по башке и отбери хлеб (позже этой фразы, сколько б ни перелистывал, не обнаружил). Хочу, напуган бандеролью? отмежеваться: клочок земли на карте, похожий на диковинную птицу, – моя родина, тут корни, если, конечно, в ближайшие годы повезет и метеорит-астероид «Апофис MN4» в полкилометра диаметром пролетит мимо, иначе весь Южный Кавказ, напичканный взрывчатками, вмиг опустынится. Впрочем, наши власти, увы, не менее астероидны.
В разгаре учебный год, лекции, аспирантские экзамены, семинары, бегло перелистал рукопись, тревожный дух, и от глаз подальше спрятал в письменный стол, а при этом мысль, что подвергаю всё и вся риску самовозгорания, а и случилось: Елена средь бела дня зажгла свечу, по кому память? отвлёк её телефонный звонок, вышла, а свеча упала… – спасла моя куртка, оставленная на спинке кресла: пришёл за нею, а уже язычки пламени играют, сбил огонь; обгоревшую поверхность стола мастер чистил долго, дважды лаком покрывал, но осталось пятно и, чтобы скрыть, предложил нам с Еленой запечатлеть на столе наши подписи, вроде как расписались.
Вскоре пришло коротенькое письмо на таком же сером телеграфном бланке (штамп был здешний, попросила кого опустить?) с электронным адресом: Вы часто прибегаете к вопросу на засыпку (откуда ей ведомо сие?), вот Вам мой е-мейл zigran77@gmail.com. И у меня, как у неё, зеркальное имя: zigni4@gmail.com, цифра 4 как буква Ч, которой нет в латинице, сын подсказал; а 77му неё, очевидно, год рождения.
Ответил, что бандероль получена, «рад установлению электронной связи».
Спустя какое-то время, дабы отвлечься (день был тяжёлый, вымотался, бурно обсуждали на кафедре проспект учебника, сказал о непременном условии, долго убеждал коллег, отразить «всеохватный диктат ЦК КПСС, а то получается, что легальная, печатная литература развивалась сама по себе»), и, дабы отвлечься, открыл наугад рукопись, вот вставка от руки… – после интернета ощутил себя, будто сел, как в детстве, в хрупкий покачивающийся фаэтон: «Взмолился-воззвал к душе, невесть, где блуждающей: Понаблюдай, как мучаюсь, оставленный тобой!». Вспомнил, что Наргиз на мою весточку, что «в Швеции, я слышал, закрепиться Вам не удалось, этапировали в Норвегию», не ответила, хотя отправив, подумал: не обидит ли её арестантская стилистика? Решил спросить про в рукопись, где упоминается Таблица Менделеева, в которую были вписаны женские имена: «Почему там нет Вашего имени?»
Отозвалась!
«Вы точно раскрыли, уважаемый Ч.Г., – я так подписался, – мой е-мейл, но, извините, я Вас не знаю, тут явное недоразумение, и Ваш вопрос мне непонятен. Простите. Н.»
Тотчас ответил:
«Наргиз-ханум, очевидно, это е-мейл Вашей тёзки, а вопросы вызваны рукописью, которую она послала мне перед вылетом за рубеж. – Подписал полностью и.о.ф., добавив: профессор филологии».
Отклика не ожидал, но ответ пришёл:
«Уважаемый господин Гусейнов! Есть понятие «эгонетика», болезнь поиска себя во вселенской бесконечности интернета: там много Ваших тёзок-профессоров, есть даже тройные, мол, нечего хвастать, Вы, полагаю, не член ассоциации выпускников президентской программы, но надеюсь, что и не ветеран войны. А что до женских имён в Таблице, о чём спрашиваете, то мне доводилось нечто подобное читать, если вспомню – напишу. Н.»
«Буду благодарен. А я в порядке информации посылаю вчерашнюю запись, поймёте, что и кто я: 9 ноя., пн.: вот-вот пойдёт снег. 20-летие разрушения Берлинской стены, началось с Леха Валенсы, впрочем, он лишь дотронулся до первой фишки домино и пошло-покатилось, «нам повезло, – сказал он, – что Горбачёв оказался слабым политиком». Весь день составлял список: кого пригласить в Политехнический на свою лекцию «Коран в контексте Библии», и что «Коран рассматривается в концептуальном единстве с авраамическими книгами».
Ночью, очевидно, под влиянием снов в рукописи, их явный переизбыток, мне приснилась деканша нашего факультета, вечная и неувядаемая Марина Ремнёва: велит, чуть ли не приказ, прочесть лекцию о произношении в русском языке, но не мой предмет!.. И тут вдруг Радциг, знаю, что давно умер, а тут жив, помню, читал нам лекцию с орденом Ленина на груди: «Это Ваш сын работает у нас?» Да, писал диссертацию об Эсхиле. «О ком, о ком?» подставил ухо. Наталья Соловьёва, англичанка, тоже покойная: «Он совсем не слышит! – говорит мне: Напишите ему!» Вывожу: Э…, – она мне: «По-английски!». «Но там нет э». «А с шапкой е?»
«Ах, Эсхил! – радостно всхлипнул. – Мой автор!»
Иду в аудиторию, лихорадочно думаю сравнить с тюркским tələffüz, связь произношения с корнем. Соловьёва: «Там сейчас моя лекция!» Повезло! Подготовлюсь!.. Покойные во сне – это оказаться в ситуации, когда ничего не изменить.
Утром случайно наткнулся в рукописи на скобки, а внутри фраза: «Читать глазами шведа!»
Что сие означает? Что адресатами мыслились не свои, а разные прочие шведы? Что рукопись заинтересует Запад? Швеция ведь ассоциируется с известной премией!..
О, восточные мои литераторы, русскоязычные националы с нобелевским синдромом, покойные мой тёзка Айтматов (Ленинская и Нобелевская несовместимы), Айги, его биограф француз-переводчик, мой друг Леон Робель, вынужден был ему на правах старшего по возрасту… – укор не укор, но слегка сбавить пыл: «Это что, так для тебя значимо? А если выбор: получив, умереть или жить, не получив?»
«Первое, – ответил и тут же уточнил: – Получить, вскоре умерев!» Успеть испить чашу мировой славы: первый чуваш!..
И здравствующие Фазиль, почему бы и нет? (увы, приятель-ровесник, когда выводил его имя, был ещё жив), два Тимура, Пулатов и… – лично мне поведал сам Зульфикаров, как у Евтушенко на даче познакомился с Маркесом: «Я бы мог быть на Вашем месте!» – сказал ему, имея в виду, что выдвигался с ним… Переводчик подумал, что тот просит, чтобы Маркес его выдвинул, путь этот почти верняк, а потому утопил смысл в непереводимом словесном потоке испанской речи.
Есть мой земляк, важный чин, который назвал в опросе лучшим романом, достойным Нобелевки, свой неизданный опус «Империя Нобеля», , дескать, «скоро читатели в этом убедятся».
(продолжение следует)
Справка об авторе:
Гусейнов Чингиз родился в Баку 20 апреля 1929 г. Писатель, профессор, доктор филологических наук, академик Международной академии информатизации. Жил в Москве (1949-2013), ныне живёт в Израиле. Член Союза писателей СССР-России с 1959 г. Автор рассказов, повестей, шести романов, изданных на многих языков мира («Магомед, Мамед, Мамиш», «Фатальный Фатали», «Семейные тайны», «Доктор N», «Директория Iqra», «Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина».
Пишет на азербайджанском и русском языках.
