Мынгулы, монголы и три Чингиса (полный текст)

Койшыгара Салгараулы

Евразийский национальный университет им. Л.Н. Гумилева

Центр гуманитарных научных исследований «Евразия»

Салгараулы К. Мынгулы, монголы и три Чингиса. Перевод с казахского языка З.Наурзбаевой

Известный историк и писатель, лауреат Государственной премии Республики Казахстан, обладатель премии Культегина, Заслуженный деятель РК Койшыгара Салгараулы в переизданных в 2012 году в издательстве «Фолиант» книгах на казахском языке «Древнейшие тюрки», «Тюрки на Востоке», «Средневековые тюрки» внес значительный вклад в познание первоначальной истории тюркских народов в ее собственном бытии. В предлагаемом читателю новом труде автор предлагает новые концептуальные идеи о происхождении монгольского народа и Чингис-хана, являющемся предметом споров с ХІІІ века и по сей день. Рассуждения пытливого историка К.Салгараулы вызывают интерес своей новизной и неожиданностью, убеждают основательной аргументацией; образный язык позволяет читать книгу как художественный текст.

Мынгулы и монголы

Тесны врата познания…

(вместо введения)

Есть в истории человечества избранные личности, чья поистине всемирная слава не забывается, легко перешагивает из века в век, из тысячелетия в тысячелетие. О них слагают легенды, память о их деяниях хранят письменные источники, о них пишут романы и научные труды, о них снимают фильмы. В числе этих избранных – великий сын монгольского народа Темуджин (1162-1227 после Р.Х.), сын Есугея, вошедший в мировую историю под грозным именем Чингис-хан.

Оставленный после смерти отца откочевавшими родичами, Темуджин вместе со своей семьей – двумя матерями и тремя братьями по отцу (их имена Бегтер, Белгутей, Хасар) – провел многие годы вдали от людей на берегах Онона. С 1206 году, когда после многих лет упорной борьбы он объединил под общим знаменем окружающие тюрко-монгольские племена (народы) и на всенародном Великом курултае был назван Чингис-ханом, вся его жизнь привлекала и привлекает пристальное внимание. Поток литературы о Чингис-хане никогда не прерывался: на смену свидетельствам современников – воспоминаниям очевидцев, записям политиков, путешественников, послов, – позднее пришли научные исследования. Чингис-хан по своей значимости для мировой истории оказался в одном ряду с великими пророками человечества. Ярким свидетельством этого является признание Организацией Объединённых Наций по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО) Чингис-хана «Человеком Второго тысячелетия», в то время как «Человеком Первого тысячелетия» был назван Иисус Христос.

Чингисоведение превратилось сейчас в одну из отраслей истории. В столице Монголии Улан-Баторе с 2005 года работает Международная Академия Чингис-хана. Учредителями ее являются ученые-историки из двадцати пяти стран.

Если задуматься, то ни одна фигура мировой истории ни до, ни после Чингис-хана не исследовалась так масштабно и всесторонне. История Потрясателя Вселенной, его потомков, созданных ими государств не оставалась без внимания ученых, непрерывно исследовалась, начиная с ХІІІ века. Более 160 диссертаций посвящены только лишь «Сокровенному сказанию монголов», записанному в 1240 году, обнаруженному русским ученым Палладием (Кафаровым) в 1866 году в китайском архиве, позднее переведенному на русский язык и таким образом вошедшему в научный оборот. В 2012 году, в связи с празднованием 850-летия рождения Чингис-хана было издано несколько научных трудов о нем. Казалось бы, эпоха Чингис-хана исчерпывающе исследована, никаких белых пятен не осталось. Однако дискуссиям о Чингис-хане нет конца. Более того, с ходом времени они разрастаются и становятся все острее. Почему?

Понятно, что об очевидных вещах не спорят. Полемику вызывают обычно сомнительные предметы туманной природы, в которых неизвестное преобладает над известным. Противостояние мнений возникает в процессе познания неизвестного, когда каждый исследователь на своем уровне понимания пытается сделать выводы, обобщить известные ему из литературы и личных наблюдений факты. Причина непрекращающихся до сегодняшнего дня дискуссий вокруг Чингис-хана – существование «белых пятен», непроясненных аспектов проблемы. Так что же это за «гордиев узел» истории, который остается нераспутанным, несмотря на усилия ученых многих стран в течение столь длительного времени?

Надо признаться, нас побуждает взяться за перо, вернуться к старой, изрядно истрепанной теме надежда найти ответ на давний вопрос. Но, прежде чем мы приступим к поискам ответа, необходимо в соответствии с правилом «нет следствий без причины» прояснить причину, по которой стала возможной сама ситуация неразрешимого спора вокруг Чингис-хана. Без этого читатель, уже сформировавший на основе собственного опыта и почерпнутых из литературы знаний собственное мнение, вряд ли сможет отстраниться от своей позиции, непредвзято воспринять вопрос по существу, наше его последующее изложение.

Суть проблемы, которая продолжает до сих пор вызывать противоречивые мнения, не позволяет придти к общему решению, состоит в следующем вопросе. Каково происхождение Чингис-хана и почему созданное им государство было названо монгольским? По нашему мнению, есть множество обстоятельств, которые сделали возможным такой вопрос. Часть из них касается напрямую темы книги и в тоже время является общей для истории кочевников вообще. Поэтому, прежде чем перейти к непосредственному изложению темы, следует рассмотреть хотя бы несколько основных из множества обстоятельств, которые возникают друг из друга, связаны и переплетены друг с другом как запутанный клубок.

Фундаментальная причина всей этой ситуации такова. Всемирная история была написана в соответствии с эгоцентристскими представлениями народов, ранее других сформировавших в древности свою цивилизацию, а затем и европейцев. Общее историческое сознание также сформировалось на основе эгоцентристских взглядов отдельных народов. Речь идет о разделении единого в своем происхождении человечества на «исторические и неисторические народы» – на «созидателей», наделенных даром творить культуру, цивилизацию, и «дикарей», обделенных способностью культуротворчества, умеющих лишь разрушать созданные другими ценности. Вследствие такой «классификации» первоначальная история любого кочевого народа (в т.ч. и монголов) осталась вне поля исследования науки.

Конечно, позднее ученые осознали, что такой подход не имеет никаких оснований, термин «исторические народы» был заменен термином «оседлые народы», а термин «неисторические народы» – термином «кочевые народы», но прежнее понимание в целом сохранилось. Понятийная нагрузка прежних терминов была перенесена на новые без особых изменений. В науке до сих пор доминирует убеждение, что только оседлые народы создали мировую цивилизацию, а кочевники – это дикари, бродившие по степи в поисках пропитания, грабившие и разрушавшие созданные оседлыми народами цивилизации. Это убеждение привело к тому, что история ни одного из кочевых народов не была написана полностью.

Поэтому сейчас мы знаем названия, но не знаем происхождения и природы кочевых народов, с незапамятных времен волна за волной приходивших с севера на юг, с просторов Великой Степи в Переднюю и Малую Азию, в Иран и в Индию, перемешивавшихся и растворявшихся среди местного населения. Кем они были, эти кочевники? Быть может, они были одного происхождения с оседлыми народами, и отличал их лишь образ жизни, или быть может они были совершенно чуждыми оседлым народам и по своему происхождению? На каких языках они говорили? Мы ничего не знаем об этом. Не знаем даже, имели ли все эти волны кочевников общее происхождение и язык, или то были совершенно разные по языку и происхождению народы (в ортодоксальной истории не принято говорить о кочевых народах, а лишь о племенах. – К.С.). Все, что нам дано знать о кочевниках, так это названия народов и некоторые события более поздней истории, попавшие в письменные памятники соседних оседлых, имевших письменность народов.

В связи с этим история любого кочевого народа начинается в науке с того момента, как он попадает в летописи оседлых соседей. То, что было до этого, до упоминания в письменных текстах, никого не интересует. Какие социально-исторические события пережил тот или иной народ, откуда и при каких обстоятельствах он пришел, на каком языке говорил? Эти и тому подобные вопросы остаются открытыми. Поэтому создается впечатление, что любой из кочевых народов сформировался одномоментно – свалился с неба или подобно посеянным зубам дракона пророс из-под земли. Это касается не только кочевников древности, но и более поздних, средневековых народов. Яркой иллюстрацией такой ситуации является представление о том, что тюркский народ возник на Алтае в VІ веке после Р.Х.

Выяснение происхождения любого из кочевых народов до сих пор является большой проблемой, порождает многочисленные споры, т.к. начальная история кочевых народов не исследовалась, неизвестно, кто откуда вышел и куда пришел, в науке они рассматриваются лишь с момента упоминания в письменных источниках соседних народов.Здесь кроется и причина той странной ситуации, когда происхождение Чингис-хана и его народа остается окутанным покровом неизвестности, порождая все новые незавершающиеся дискуссии.

Можно утверждать, что еще одной, дополнительной причиной такой странной ситуации является то, что историки прошлого и настоящего при написании древней истории кочевых народов целиком полагаются на сведения письменных источников, воспринимают их как истинные свидетельства и строят свои концепции, опираясь лишь на письменные сведения. Ни один из этих письменных источников не является наследием самих кочевых народов. Наоборот, все эти письменные памятники написаны представителями оседлых народов, в свое время сражавшихся с кочевниками, считавших их непримиримыми противниками, заклятыми врагами. Понятно, что такая, выражающая лишь взгляды враждующей стороны история всегда будет оставаться односторонней, сомнительной, далекой от истины. Вследствие этого природа и бытие кочевых народов, создавших свой собственный образ жизни, остаются до сих пор неизученными на должном уровне. Это – одна из причин сформировавшегося отрицательного отношения к ним, как к дикарям. К сожалению, это отношение в массе остается без изменений.

Следует отметить, что отношение европейцев к кочевникам как к только лишь дикарям мешает им правильно оценивать те или иные исторические события с участием кочевников. Все сведения о кочевниках, имеющиеся в нашем распоряжении благодаря древним письменным источникам, – это в основном бесконечные сведения о войнах кочевников с оседлыми соседями. Разумеется, кочевники предстают в них только лишь как грабители, разрушители, убийцы и даже людоеды, а оседлые народы – наоборот, невинными агнцами.

Кто бы ни писал, какие бы сведения не содержались в древних текстах, война есть война! Во время войны обе стороны не могут позволить себе сдержанность. Если ты не убьешь врага – он убьет тебя. Пока враг не убит, нет и победы. Это – закон войны. Этот закон остается незыблемым не только во время войн кочевников и оседлых народов, но и когда воюют между собой два оседлых государства или два кочевых народа. Они вынуждены убивать, по возможности безжалостно уничтожать друг друга. Поэтому не война, а то, что происходит после окончания войны, как ведут себя победители с побежденными – вот критерий, позволяющий определить, кто поистине обладает культурой, а кто зверь.

Если подойти к проблеме с этой стороны, то мы увидим, что кочевники, которых европейцы (в том числе и русские) считают дикарями, были безжалостны к непокорившимся, сопротивляющимся противникам, но не были жестоки к тем, кто сложил оружие, перестал сопротивляться. Кочевники ограничивались наложением дани на покоренные народы. Не было повального насилия и унижения покоренных¹. И наоборот, в истории «культурных» оседлых народов – «творцов» цивилизации» – встречаются ужасающие случаи насилия, унижения, мучений побежденных. Чтобы не быть голословными и вместе с тем не составлять пространный список ужасающих эпизодов, ограничимся конкретным примером. Когда в 1014 году Византия победила болгар, по приказу императора Василия 15 тысячам пленных выкололи глаза, обрекли побежденных на полную слепоту. Когда Ричард Львиное Сердце захватил Палестину, 3 тысячи пленных были убиты, им рассекли животы и распотрошили внутренности в поисках якобы проглоченных драгоценных камней и золота. Когда император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса взял итальянский город Кремону, его солдаты отрубали головы попавшим в плен и играли этими головами в мяч. Во всей истории «диких» кочевников нет ни одного случая, чтобы какой-то побежденный народ был вырезан до последнего человека и исчез с лица земли. А «культурные» оседлые народы – и на западе, и на востоке – не раз устраивали геноцид. В качестве примера можно напомнить о злодеяних крестоносцев против прусов на западе, и китайцев – против джунгар на востоке. Всем известно, как переселившиеся в Америку европейцы обошлись с индейскими народами.

Еще один факт, который стоит иметь в виду. «Дикие» кочевники во все времена, завоевав какую-либо страну, не вмешивались ни в язык, ни в религию, ни в обычаи подвластного народа, более того, во многих случаях они смешивались с местным населением, принимали их язык, веру и обычаи и ассимилировались. «Культурные» оседлые завоеватели уничтожали все, старались насильно ввести свой язык, религию и обычаи. Свидетельств этому множество. Нет необходимости приводить здесь примеры. Думаю, что сказанного выше вполне достаточно, чтобы читатели с точки зрения гуманизма сами расставили оценки, решили, кто дикарь, а кто носитель культуры, невзирая на представления сформированной с европоцентристкой точки зрения ортодоксальной истории.

Доминирование в науке столь сомнительной установки не дает исследователям возможности выяснить историческую правду прошлого путем сопоставления сохранившихся сведений устной истории самих кочевников со сведениями письменной истории. Европоцентристки настроенные ученые сведения устной истории кочевников рассматривали как всего лишь выдумку, сказку, миф. Сформировавшиеся в лоне европейского ментальности ученые, не имеющие никакого представления о сути кочевого образа жизни, просто не способны понять природу устной истории, осмыслить ее информацию. Поэтому метод передачи информации степной устной истории, ее образно сформулированные мысли остаются нераскрытыми, неразгаданными.

Чтобы высказываемая здесь мысль была более понятна широкой читательской аудитории, в качестве примера хотим обратить внимание на одну деталь, общую для устной истории происхождения ряда кочевых народов (тюрков, уйсунов, киргизов и т.д.).

Например, в одной из легенд рассказывается: «В древние времена некая страна внезапно напала на соседнюю, вырезала все население покоренной страны, сожгла дома, угнала весь скот. На разоренном стойбище остался лишь один мальчик с отрубленными руками и ногами, победители не стали убивать, пожалели его. Мальчика, истекающего кровью, оставшегося без рук и ног, нашел и вскормил волк. Хан победившей страны, узнав о выжившем мальчике, приказал найти и убить его. Посланный ханом на розыски человек нашел мальчика, рядом с ним волка, а над ребенком летали вороны с мясом в клювах… Выживший благодаря божьей милости мальчик вырос, а его разросшееся потомство составило целый народ». Таково общее для многих легенд содержание.

Если эту легенду попытаться анализировать с европейских позиций, легенда действительно напоминает чудесную сказку, миф. К ней невозможно отнестись как к историческому сведению. Во-первых, человек с отрубленными конечностями вряд ли выживет, его жизнь на обезлюдевшем стойбище будет недолгой. Во-вторых, вряд ли волк, в котором просыпаются хищные инстинкты при виде и запахе крови, будет выхаживать израненного человека, скорее разорвет и съест его. Это известная всем реальная жизнь.

Если теперь эту легенду устной иcтории проанализировать с точки зрения самих кочевников, то в ней нет ни преувеличения, ни мифа. Это лишь образное описание исторического события, случившегося в реальной жизни. В восприятии кочевников, мальчик, оставшийся в живых на стоянке разгромленного и уничтоженного народа, – это символический образ, говорящий о том, что народ не был уничтожен до конца, сохранились отпрыски, способные продолжить жизнь народа. Иначе говоря, взрослые члены разгромленного племени вырезаны полностью, остались лишь слабые, не способные к сопротивлению или борьбе с лишениями люди. Именно об этом говорит образ ребенка с отрезанными конечностями. Победители не только вырезали полностью взрослых, обеспечивавших род-племя продовольствием, но и угнали весь скот, т.е. оставили случайно выживших без кормильцев, без средств пропитания и без транспорта, возможности передвигаться. Это подтверждает древняя метафора кочевников, называвших кормильцев и детей, способных выполнять поручения, – «рука» (қол), а верховых лошадей и тягловый скот – «ноги» (аяқ).

У казахов до сегодняшнего дня бытуют выражения «қолды-аяқтай» («имеющий руки-ноги», т.е. имеющий помощников и лошадь под седлом), «аяқ-қолы кесілді» («руки-ноги отрезаны», т.е. человек остался без помощников) именно в этом значении. В трудный период после Второй мировой войны, когда колхозное начальство во время сезона сенокошения насильно забирало на работы подросших детей-помощников и единственную верховую лошадь, старики, не сумевшие запастись вовремя топливом и другими припасами, жаловались друг другу: «Видишь, эти вот отрезали сразу руки-ноги, оставили беспомощным» («Көрмейсің бе, аяқ-қолды бірдей кесіп, кәріп қылып қойығанын»). Не раз в детстве приходилось быть свидетелями таких разговоров.

Этот образ существует издревле, не чужд и другим восточным народам. Например, знаменитый китайский путешественник ІІ в. до Р.Х. Жан Кянь, описывая западные страны, в которых он побывал, предлагает своему царю (императору) отдать в жены правителю (куньми) усуней «императорскую дочь», чтобы привлечь усуней в качестве союзников в войне с сюнну: «Если мы сделаем так, то отрежем сюнну правую руку» (Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. ІІ. М.-Л. 1950. Стр. 155-156).

Из этих примеров становится ясно, что не все сведения устной истории являются плодами воображения. На самом деле кочевники, не разорвавшие связывающую их с матерью-природой пуповину, облекали реальные исторические события в художественные образы, передавали их метафорически. Устная история – это пример умения мыслить образами.

В рассматриваемой легенде волк спасает искалеченного мальчика и вскармливает его, вороны слетаются к нему с мясом в клювах. Это подтверждает нашу мысль об образной передаче реальных фактов в устной истории. Здесь опять же нет никакой выдумки, лишь правда степной жизни. Чтобы правильно понять эти образы, нужно лишь вообразить себе, как оставшиеся в живых слабые, беспомощные люди находят пропитание в первое время после разгрома племени. Они в одночасье лишились кормильцев, скота, всех запасов продовольствия, всего необходимого, остались бездомными в голой степи, где нет даже диких ягод и плодов, чтобы хоть как-то успокоить голод. Единственный способ не умереть с голода – это подбирать недоеденные волками остатки их добычи. Именно так в безлюдной степи выжил прямой предок Чингис–хана Бодончар, когда был изгнан своими старшими братьями. В «Сокровенном сказании монголов» об этом рассказывается так: «Бодончар, питаясь оставшейся после волков падалью, провел одну зиму» (Моңғолдың құпия шежіресі (Тайная история монголов). Өлгей. 1979. 25-б.). Лучший способ узнать, где в этой бескрайней степи, за какой грядой можно найти свежую падаль, – это следить за воронами, которые слетаются к месту пиршества волков. Таков истинный смысл, закодированный в детали устной истории о волке, кормившем мальчика, и воронах, летавших над ним с мясом в клювах. Это означает, что любое сведение устной истории может быть расшифровано подобным образом. Чтобы подобрать ключ, нужно понимать этот образный метод подачи информации. К сожалению, доминирующее в науке европейское мировоззрение до сих пор не позволяет интерпретировать сведения степной устной историографии по-своему, исходя из ее внутренней природы, не дает возможности преодолеть зависимость от письменных источников, в которых очень часто ложь преобладает над правдом, т.к. авторы этих текстов считали кочевников дикарями.

Известно, что одним из источников устной истории являются генеалогические сведения. Собственный взгляд, аутентичная версия начального этапа истории любого народа в мире находится в сведениях родословной. Генеалогии являются документами социальной истории, особенно универсальным является их значение для познания истории кочевников, не оставивших после себя никаких письменных памятников. Однако современная историческая наука до сих пор относится с содержанию генеалогии как к лишь источнику дополнительных, косвенных сведений, позволяющему восстановить историю отдельной семьи. Такое отношение не позволяет полностью раскрыть истинное содержание и функции генеалогии.

Не следует забывать, что генеалогия в европейском понимании и генеалогия, порожденная кочевым образом жизни, имеют значительные различия.. Для кочевников генеалогия, в первую очередь, – это история, передаваемая традиционным образом изустно от поколения к поколению. Основная тема этой истории – воспоминания самого народа о различных событиях его истории. В родословиях кочевников не только рассматривается происхождение, приводится цепочка имен, конкретизирующих преемственность от отца сына, от предков к потомкам, но и даются системные обширные знания о возникновении рода-племени, его формировании.

Как говорил казахский ученый-этнолог А.Сейдимбек: «… В идущих из древности народных родословиях-шежіре повествуется не только о генеалогической преемственности поколений, но и, самое главное, основным содержанием генеалогической информации наряду с описанием исторических событий становятся эпические сказания о исторических личностях, исторические легенды и рассказы, назидательные речи ораторов, пословицы-поговорки, особенно, ситуативные примеры и притчи. Таким образом, казахское родословие (генеалогическую традицию) можно назвать кладезем исторической информации, раскрывающей во множестве форм все стороны народной жизни… Устное повествование о историческом прошлом для широкой аудитории и превращение, таким образом, истории этноса в коллективную память обеспечивало объективность и точность сведений генеалогии» (Сейдімбек А. Қазақтың ауызша тарихы (Устная история казахов). Астана. Фолиант. 2008. 13 б.). Невозможно дифференцировать и познать истину, отголоски которой из глубин исторической бездны долетели до нас, построить на них концепцию, если не придавать значения этим особенностям кочевой генеалогии, не интепретировать ее всесторонне, не уметь наслаждаться ею. Считаем, что сказанное здесь имеет самое прямое отношение к тому, что дискуссии о происхождении Чингис-хана и начальной истории монгольского народа остаются по сей день незавершенными.

Еще одна причина, по которой история кочевников не может быть понята современной наукой в ее собственном бытии, состоит в том, что государственное устройство, порожденное кочевым образом жизни, не изучается как отдельный предмет исследования, его пытаются уложить в прокрустово ложе концепции общественных формаций, сформированной на европейском опыте. Родо-племенная система породила кочевой образ жизни и обеспечила его жизнеспособность в течение долгого времени. Родо-племенная система – это особая общественная структура, породившая собственный образ жизни для живущего в неразрывной связи с природой человеческого коллектива, ставшая основой для формирования соответствующего хозяйственно-культурного типа, обеспечившая единство интересов коллектива. Необходимо понять, что родо-племенная система – это великая система, замещающая административную, территориальную, политическую структуры в европейском их понимании. При таком понимании появляется возможность понять, что только родо-племенная система была основой государственного устройства всех ханств и каганатов, улысов и великих улысов с тех времен, когда часть человечества, переходившего в начале своей истории от природных общин к человеческим сообществам, выбрала кочевой образ жизни. К сожалению, ортодоксальная история все еще не может раскрыть эту проблему, проанализировать внутреннюю структуру созданных кочевниками государств.

В древности на востоке Великой степи в разное время существовали крупные степные государства, такие как Гуннское (Сюнну), Сяньбиское, Жужанское, Тюркское. Ортодоксальная история называет их каганатами или степными империями. Согласно концепциям ортодоксальной истории, эти государства и народы включали в свой состав не имеющие ничего общего, перешедшие из других объединений рода и племена. Эти племена завоевывали данную территорию, создавали свое, отдельное государство, после некоторого периода существования растворявшееся бесследно. Но если обратить внимание на историю каждого рода-племени, основавшего одно из этих государств, тщательно исследовать ее, то обнаружится совсем другая ситуаци, выяснится, что ни одно из племен не пришло извне, наоборот, является постоянным насельником данной территории. Названия перечисленных выше и существовавших позднее степных государств отличаются друг от друга, но их суть, их природа остается постоянной. Иначе говоря, как бы ни назывались эти государства в разное время, с древнейших времен их территория – это все та же территория, племена (народы), входящие в состав государств, – это все те же племена. Все отличие состоит лишь в том, что название государства определяется в зависимости от того, какое племя (народ) на очередном историческом вираже пришло к власти. Иначе говоря, меняется лишь название государства, страны. В конечном счете, народ и территория не меняются и тем более не исчезают бесследно. Название государства меняется, но поскольку состав населения остается прежним, то и значительных изменений в бытовой жизни, обычаях и обрядах, в языке и религии не бывает. Эта истина проясняется, когда историю кочевников начинаешь рассматривать не с европейской меркой, а с позиций собственно кочевого образа.

Пока эта истина в своей сути остается непонятой учеными, закономерно в истории кочевников будут сохраняться сомнительные фрагменты, постоянно возникать неразрешимые противоречия во взглядах. Чтобы такая ситуация не возникала вновь и вновь, необходимо переосмыслить историю кочевников с их собственных позиций и на основе данных, полученных с помощью новейших достижений науки, таких как исследования ДНК.

Перечисленные выше обстоятельства, как можно понять, уже в течение нескольких веков исследований мешают понять историю монгольских народов в ее собственном бытии. Наиболее явно это обнаруживается благодаря тому факту, что смысл названия «монгол» и его происхождение не объяснены с научной точки зрения и сколько-нибудь однозначно. В конечном счете, неясность в вопросе происхождения народа, выходцем из которого является Чингис-хан, сохранение каждым исследователем своей позиции, определяется тем, что начальная история монголов не исследуется, историки в своих исследованиях не идут вглубь, ограничиваются сведениями десятка книг, главная из которых – «Сокровенное сказание монголов» – повествует о событиях, начиная лишь с ХІІІ века.

Вследствие этого история монгольского народа начинается с истории народа, который Борте-чино и Гао-марал вывели из Ергене-кона, а предшествующая этому событию история не исследуется вовсе, остается неизвестной. Вопросы «Кем были предки выходцев из Ергене-кона? Откуда они пришли в Ергене-кон? Какие социально-исторические события пережили?» остаются без ответа. Нет и историографии, которая стремилась бы ответить на этот вопрос. Истории, которая бы основывалась на собственном мировоззрении, обычаях и традициях кочевников, начиналась из глубин праистории и проносила эстафету преемственности без перерывов до наших дней. Все, что есть, это отрывочные сведения, записанные в более поздние времена и ставшие известными всем. Невозможно на их основе составить полную картину прошлого. Поэтому мы до сих пор и не знаем в точности даже то, какое значение имеет этноним «монгол» или почему человека, завоевавшего полмира, назвали Чингисом.

Действительно, что такое «Чингис»: это звание или должность, титул? Если титул, то почему ни один правитель монголов после Темуджина не назывался «чингисом»? Ведь правящий титул должен даваться любому, кто достиг трона, невзирая на его личные качества. Ведь не только сильные правители, но и многие слабоумные, севшие на трон и разорившие, доведшие до обнищания свою страну правители назывались ханами, каганами, царями, королями, императорами. Почему не только рядовые правители, но даже и великие каганы монголов, правившие после Темуджина,не назывались «чингисами»?

Если же «чингис» не титул, а звание, то почему это звание никому после Темуджина не было присвоено? Почему это звание не было даровано ни Батыю, завоевавшему множество земель и народов вплоть до Адриатики на западе, ни Хубилаю, покорившему на востоке весь Китай и основавшему империю Юань? Вообще, какое значение имеет само слово «чингис»? К словарному фонду какого языка относится это слово? Если это слово является обственно монгольским, то почему даже монгольские ученые не могут прояснить происхождение и строение слова, его этимологию? Почему они высказывают разные, непримиримые в принципе версии? То же самое можно сказать и об этнониме «монгол». До сих пор не выявлено происхождение этого слова, его этимология. Существует лишь целый ряд предположений и догадок, высказанных учеными в зависимости от разных вариантов озвучивания этого термина. Плодами этих догадок являются словосочетания «мың қол», «мұң құл», «мың құл», предлагаемые в качестве исходного варианта этнонима «монгол». Какой из этих вариантов правильный? Смог ли кто-то из ученых обосновать с научной точки зрения и конкретизировать свой вариант?

Не будучи профессиональным «востоковедом» или «монголоведом», но трезво оценивая эту тупиковую ситуацию, в качестве ищущего человека, в определенной мере знающего нашу древнюю историю, мы сочли своим долгом попытаться ответить на указанные выше вопросы, взяли в руки перо в надежде, что плоды наших размышлений помогут в познании нашей общей истории. Каковы результаты? Об этом судить тебе, наш просвещенный читатель!

От названия к истине

Мы уже говорили, что вот уже в течение века о истории монгольских народов, о их происхождении пишут не только профессиональные историки многих стран, но и заинтересованные в теме обладатели других специальностей. Но никто из них не смог объяснить происхождение монгольских народов так убедительно, чтобы удовлетворить современного искушенного читателя Поскольку происхождение народа с научной точки зрения остается неясным, все эти исследования остаются на уровне гипотез, научных предположений, основанных на сведениях, попавших в руки ученых в разное время. Поэтому любой читатель считает себя вправе определять истинность или ложность той или иной концепции, руководствуясь своей личной позицией, своим чутьем, отождествляя свой произвольный выбор с исторической истиной. Отсюда и возникают бесконечные дискуссии.

В этой ситуации вполне закономерно, что каждый заинтересованный в установлении исторической истины о происхождении монгольских народов исследователь ведет поиск, делится находками и выводами с остальными. Поэтому, не будучи профессиональным монголоведом или востоковедом, считаем своим правом и обязанностью поделиться мыслями, возникшими в ходе изучения старинных источников по древней истории кочевников. Промолчать кажется нам недостойным гражданина и ученого.

В современной официальной истории трудно найти точные, удовлетворительные для большинства сведения о начальной истории любого из кочевых народов. Потому что история любого кочевого народа, как мы уже говорили во введении, начинается с того момента, как сведения об этом народе попадают в письменные источники того или иного оседлого народа. Предшествующая история кочевников во внимание не принимается и соответственно не становится предметом обсуждения. Вообще говоря, в официальной исторической науке не принято пытаться исчерпывающе исследовать первоначальную историю, выяснять происхождение кочевых племен, названия которых попали в письменные источники. Потому что они – «дикие» народы.

Это касается и начальной истории монгольских народов, которым посвящено это наше исследование. Вся история народа, известного науке под названием «монгол», начинается со сведений «Сокровенного сказания монголов», точнее говоря, с истории Борте-чино, выведшего свой народ из «Ергене-кона», т.е. приблизительно со второй половины VIII в. после Р.Х. Предшествующей истории будто и не существует. Поэтому для исторической науки до сегодняшнего дня остается загадкой: кем были предки Борте-чино, откуда они пришли в «Ергене-кон»? Неизвестно также, когда и при каких обстоятельствах они стали называться монголами: до того, как пришли в «Ергене-кон», или после того, как вышли из него. Судя по мнению исследователей, монголами назывался лишь народ (род), который при выходе из «Ергене-кона» возглавлял Борте-чино. Согласно официальной же истории, вновь созданное на всенародном Великом Курултае в 1206 году государство сам Чингис-хан назвал Монгольским. Получается, Монгол – это новое название, появившееся в ХІІІ веке. Вместе с тем в истории упоминается о том, что дед Чингис-хана Кабул был ханом ханства Хамаг монгол улус. Это – ХІІ век. Где здесь правда? А возможно есть и другие сведения? Попробуем поразмыслить над этим.

По идее, название любой вещи должно отражать ее природу. Иначе говоря, знание названия позволяет понять происхождение и природу, бытие называемого объекта. Поэтому наши размышления о происхождении монголов мы считаем правильным начать с самоназвания этого народа, с раскрытия его словарного и понятийного значения. Но и это оказывается нелегким делом. В научных трудах наравне с названием «монгол» употребляются варианты «мынгол» («мың қол» – «тысячное войско»), «мынгул» («мың құл» – «тысяча рабов»), «мунгул» («мұң құл» – «печальный раб»). К тому же ученые каждый этот вариант объясняют по-разному. Какой из вариант является собственно названием народа, а какие – искаженными вариантами названия? Трудно сказать однозначно, потому что ученые в своих интерпретациях не проясняют с научной точки зрения этимологию (происхождение) слова, названия, а ограничиваются различными предположениями, отталкиваясь от звучания слова, ищут значения похожих, созвучных слов. Отсюда и вариативность названия. Поскольку все эти интерпретации не имеют научного основания, мы не будем останавливаться на каждой из них в надежде, что читателям они и так известны, а сразу перейдем к нашим собственным соображениям.

Сразу скажем, несмотря на все усилия по изучению источников, имеющих отношение к этнониму, нам не удалось обнаружить конкретных сведений, имеющих прямое отношение к значению названия. Поэтому приходится обратиться к косвенным данным, способным пролить хоть какой-то свет. Для начала мы разделили известные нам варианты названия по их природе на две группы. При этом мы имели в виду, что несмотря на разнообразие гипотез, все исследователи, рассматривавшие до нас этимологию названия, например, Рашид ад-Дин, Абульгазы, Д.Банзаров, Ч.Хасдорж, Ли Дуфан, В.П.Васильев, Э.В.Шавкунов и другие, считали, что этноним составлен из двух слов. Таким образом, можно утверждать, что любой из вариантов названия «монгол» – это не одно слово, а термин, составленный из двух, имеющих самостоятельные значения слов. В соответствии с этим, мы разделили все варианты на две группы. В одну из них включили варианты на «ғол» (қол) – «моңғол», «мыңғол», в другую – варианты на «ғұл» (құл) – «мыңғұл», «мұңғұл»².

Еще один общий момент в интерпретациях всех исследователей состоит в том, что первая часть «моң», «мың», «мұң» рассматривается как определение к последующему «қол» или «құл». Например: «мың қол» («тысячное войско». – Пер.), «мың құл» («тысяча рабов. – Пер.), «мұңды құл» («печальный раб». – Пер.) (У Абульгазы «мұң ул»). (Выделяется из этого ряда гипотеза Д.Банзарова, предположившего, что «Мон» – это название горы, и выводившего происхождение этнонима от названия горы. Ученый сам признал ошибочность своей гипотезы в письме к академику А.А.Шифнеру. – К.С.). Очевидно, что для выяснения происхождения этнонима определяющим моментом являются слова «құл» и «қол». Для любого исследователя проблемы первостепенным является выяснение значения этих двух слов – как слов вообще и как названий. Если словарное значение этих двух слов будет точно выяснено, а значение в качестве названий научно обоснованно историческими данными, то таким образом без сомнения прояснится и то, какое из определений – «моң», «мың», «мұң» – является компонентом этнонима. Поэтому и мы посчитали правильным начать рассуждения с анализа слов «қол» и «құл».

Сначала о слове «қол».

В современном монгольском языке слова «қол» нет. Тюркскому слову «қол» в монгольском языке соответствует слово «гар»³. В тюркских языках слово «қол» имеет несколько значений. Во-первых, «кол» – это рука, есть также несколько переносных значений: «қолы ашық» – «щедрый» (букв. «рука открытая»), «қолы қысқа» – «бедный», (букв. значение «руки коротки»). Во-вторых, существуют выражения, относящиеся к животным, их передним конечностям: «қол жілік» – «трубчатая кость передней конечности», «қол ет» – «мясо с передней конечности». В-третьих, военное значение: «қол» – это «войско, отряд, корпус». Отсюда слово «қолбасшы» – «полководец».

Это слово «қол» ни в прямом, ни в переносном значении не встречается в составе ни одного кочевого этнонима древности или более позднего периода. Это означает, что у тюркоязычных народов не было традиции образовывать этнонимы на основе слова «қол». Таким образом, нет исторических оснований предполагать, что один из древних или средневековых тюркских народов мог называться «моңғол» («моң-қол») или «мыңғол» («мың-қол»).

В этом контексте обратимся к значению слова «гар» в монгольском языке. В отличие от тюрков монголы используют слово «гар» только по отношению к человеку, и у этого слово существует, как и у тюркского «қол», ряд переносных значений. Например, с древности известен стратегический прием кочевников делить противостоящее врагу войско на три части. При этом ту часть войска, которая находится справа от центральной, называют «правое крыло», а ту, что слева, – «левое крыло». В прежние времена монголы называли эти крылья войска «баруун гар» (каз. «оң қол» – правая рука), «зуун гар» (каз. «сол қол» – левая рука). Отсюда в связи с последующей исторической ситуацией пошла традиция называть «зуун гар» одно из объединений, сформированных на основе «левого крыла». Известное из истории название Джунагрского ханства произошло от названия левого крыла войска «зуун гар».

Подобная ситуация встречается и у других тюркских народов. Но у них правое, левое крылья используются не в значении «қол», а только лишь для обозначения правой или левой стороны войска. Исследователи указывают, что название объединения «сельджук» происходит из понятия «сол жақ» – «левая сторона».Как бы то ни было, это не доказывает, что тюркское «қол» или монгольское «гар» может быть основой этнонима. Сельджук, Джунгар – это не названия народов (этносов), а названия объединений (политоним), и оба эти названия не имеют аналогов в истории. Поэтому приходится признать, что гипотезы исследователей, пытающихся происхождение названия «моңғол» вывести из слова «қол» через варианты «мыңғол», «мұңғол», не имеют исторического основания, основываются лишь на звуковом созвучии.

Теперь попробуем рассмотреть вторую группу вариантов этнонима – образованные на основе слова «құл» слова «мыңғұл», «мұңғұл». Ни в одном из древних источников мы не нашли сведений, позволяющих предполагать, что какой-либо из кочевых народов называл себя или родственные народы словом «құл» (раб). Напротив, только лишь у оседлых народов встречаются случаи, когда народ прямо называют «раб» или присоединяют слово со значением «раб» к этническому названию. Только лишь оседлые народы, считавшие своих кочевых соседей «дикарями», придумывали для них с целью унизить разные уничижительные названия, которые затем постепенно превращались в этнонимы и закреплялись в истории. В связи с этим изредка в названиях некоторых древних кочевых народов, находившихся в контакте с оседлыми рабовладельческими странами, встречается слово «раб». Поэтому для прояснения происхождения названий «мыңғұл», «мұңғұл» с основой «құл» (раб), нам придется перелистать страницы истории западных и восточных рабовладельческих народов, имевших отношения с кочевниками. Без этого трудно будет добраться до истины. Просматривая с этой целью древние источники, невозможно не обратить внимание на такое известие в книге «История» прославленного Геродота, которого принято называть «отцом истории». Удивительно то, что эту информацию Геродот предлагает вниманию читателей в качестве реального исторического факта, а не в качестве записанной из чьих-либо уст легенды, как он это обычно делает!

В этом известии подробно рассказывается, как скифы в погоне за киммерийцами проникли в Переднюю Азию и о их действиях в этом регионе. Скифами здесь Геродот называет ту часть гузов, которые назывались ишгузами (внутренними гузами) в отличие от сыртгузов (внешних гузов). Ишгузы в очередном своем походе захватили Мидию и осели в ней на долгое время, на 28 лет. В стране, оставшейся на столь долгое время без ушедшего во главе войска правителя, власть захватили оставшиеся на родине. По словам Геродота, жены ушедших в поход воинов стали сожительствовать с новыми хозяевами, родили от них детей. Когда войско вернулось из похода, повзрослевшие сыновья от таких браков и их отцы оказали сопротивление вернувшимся из Мидии скифам. Они не давали скифам войти в Скифию. Геродот пишет, что восставшие оградили Скифию, выкопав ров от Таврийских гор до Меотийского озера. Произошло много сражений, но скифы никак не могли одолеть противников. В конце концов вернувшиеся на родину скифы победили восставших с помощью хитрости (Геродот. История в девяти книгах. – Л., 1972. – Стр. 187-188). После безуспешной попытки не впускать в Скифию вернувшееся войско во главе с правителем, потерпевшие поражение повстанцы бежали из страны.

Геродот называет «рабами» тех, кто потерпел поражение и бежал из страны. Как мы уже говорили, до этого эпизода нигде в истории кочевников мы не встречали уничижительного названия «раб». Судя по содержанию повествования, подобное именование восставших не является изобретением Геродота. По всей видимости, название сформировалось до Геродота. Возможно, это название придумали сами вернувшиеся из Мидии ишгузы, руководствуясь при этом мстительностью, желанием унизить земляков, которые встретили их из долгого похода не с почетом и радостью, а ожесточенным сопротивлением. Как бы то ни было, вернувшиеся из похода скифы более четверти века (28 лет) пробыли в захваченной ими рабовладельческой стране, начали привыкать к ее обычаям и нравам. В рабовладельческих же странах обычай унижать побежденных словом «раб» известен с древности. К тому же смысл одного из вариантов этнонима «монгол» – «мыңғұл» («мың құл») – «тысяча, т.е. множество рабов» созвучно сюжету Геродотовского повествования.

Геродот придает особое значение тому, что вернувшиеся из похода в Скифию едва-едва, с помощью хитрости победили оставшихся на родине и встретивших их сопротивлением земляков. Из этого можно сделать вывод, что проигравшие не разбежались в разные стороны в поисках спасения для себя, а организованно переселились, откочевали вместе с поверившим им населением, гоня свои стада. Понятно, что у насилу победивших в такой ситуации нет возможности, сил преследовать по пятам и наказать проигравших. Есть историческая логика в том, что именно бессилие, невозможность отомстить побудили победителей назвать своих земляков и сородичей «мың құл».

«Мың» здесь означает не конкретное число, а передает понятие «много, множество». Древние тюрки словом «мың» (тысяча) означали «много, множество», а значение «очень много» передавали выражением «мың-мың» (тысяча тысяч). Выражение «мың жаса» (живи тысячу) в современном казахском языке сохранилось с тех времен и означает «живи долго». Такое представление является общим для народов Востока. Например, в древнекитайских летописях говорится, что китайцы, приветствуя своих императоров на золотом мосту, выражали пожелания долгой, вечной жизни им словами «живи тысячу», «живи тысячу тысяч».

Если обдумать сказанное выше, то приходишь к выводу: современный этноним «монгол», ставший известным благодаря древним письменным источникам и вошедший в научный оборот, возник из сложения слов «мың» и «құл», означающих вместе «множество рабов». Другие, перечисленные выше варианты названия – это не имеющие научного обоснования предположения исследователей, опиравшихся лишь на созвучие слов, подбиравших схожие с названием «монгол» слова (в науке это называют «народной этимологией». – К.С.) . Превращение «мың» в «мон», «құл» в «гол» в современном «монгол» видимо объясняется тем, что в научный оборот этноним в современном его виде ввели европейские ученые, а индоевропейские языки не передают точно тюркские звуки «ы» и «ұ», заменяя их по большей части звуком «о». Например, название китайской династии «Жыу» звучит по-русски как «Чжоу».

Сказанное выше помогает понять, каким образом восставшие, потерпев поражение от вернувшихся из Мидии земляков и бежав с побережья Азовского моря (Меотийского озера), стали называться «мың құл», но не объясняет, каким образом это название получили современные монголы. Нет оснований отождествлять из-за одинакового названия два народа, находящихся так далеко друг от друга, один – на востоке, другой – на западе. Для такого отождествления нужны исторические основания, научное обоснование. И в первую очередь следует понять, куда перекочевали, где остановились побежденные, после того как откочевали на восток от Азовского моря. Но в древних источниках нет сведений о названии мынгул-монгол и о народе с таким названием, этноним встречается лишь в названии ханства «Хамаг монгол улус», которым правил дед Чингис-хана Кабул (Қабыл). Здесь речь идет о ХІІ в. после Р.Х. С незапятных времен и вплоть до ХІІ века название «монгол» не встречается ни в одном письменном источнике.

В этой ситуации остается только обратиться к устной истории самого народа. И такие сведения, сохранявшиеся изустно и записанные позднее, действительно существуют. Среди письменных текстов, содержащих сведения устной историографии, особо ценными благодаря своей конкретности, фактологичности считаются труды так называемых «азиатских историков» или «восточных историков» Рашид ад-Дина, Хондемира, Абульгазы, Кадыргали Жалаири. Согласно зафиксированным в этих трудах устным сведениям, название монгол сначала являлось именем человека, а затем превратилось в название народа (этноним). Это характерно для устной истории вообще. Согласно этой традиции, Монгол – это близнец Татара, один из двух сыновей хана Аланча, являющегося в свою очередь потомком в шестом колене хана Тюрка, сына Яфета. Если конкретизировать, то цепочка генеалогии такова: Яфет – Тюрк – Тутук – Елше (Ильче) – Диб-бакуй – Киюк – Аланча – Татар и Монгол (Абульгазы Бахадур-хан. Родословное древо тюрков. М-Т-Б. 1996. Стр. 16-17). Позже потомство Монгола разрослось, составило целый народ, назвавшийся именем предка. Страна же называется Монгольское ханство. К сожалению, ни в одном из источников, опирающихся на устные исторические сведения, нет никакой информации о том, когда и где появился народ и страна с этим названием. Известно лишь, что во времена правления Карахана монголы летом жили в местности Эрь-таг и Герь-таг (Ортау и Кертау), а зимовали в Каракумах и на берегах Сырдарьи (Указ. соч. Стр. 18). Из этого сообщения, разумеется, невозможно определить, есть ли связь между этими монголами и упоминаемыми Геродотом «рабами»: один ли это народ либо народы с похожими названиями.

Но все-таки есть некоторая вероятность того, что монголы эпохи Караханидов – потомки «рабов», бежавших с Азова на восток. И как нам кажется, эта вероятность не так мала. Во-первых, можно говорить о вероятности географической, совпадении места обитания «рабов», о которых писал Геродот, и монголов Карахана. Иначе говоря, потерпевшие поражение скифы, откочевав на восток от Азова, вполне могли оказаться в тех краях, где Абульгазы располагает монголов эпохи Карахана. В древних источниках по истории пространство между Азовом и Каспием рассматривается как один регион. Ортау и Кертау, Каракум и Сырдарья, называемые Абульгазы в качестве места обитания монголов Карахана, пески Каракум и Борсык, города Талас и Сайрам (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. М.-Л. 1952. Стр. 80-81), упоминаемые Рашид ад-Дином (Рашид ад-Дин Карахана называет Булджа-хан, Абулджа хан. К.С.) находятся на территории современного Казахстана и называются как и в те времена. Присутствие слова «құл» в названии монголов Карахана дополнительно подтверждает сказанное. К сожалению, эти сведения остались без внимания, не стали предметом исследования ни одного исследователя монгольской истории. Нигде не упоминается о том, что в определенный период народ, называвшийся «монгол», проживал на территории современного Казахстана и был в подданстве Карахана. Не ставится вопрос «Кто они?»

Во-вторых, историческое основание. В истории отмечается, что основу монголов эпохи Чингис-хана составляли племена кият и нукус. Этот факт не отрицается ни в многочисленных письменных источниках, начиная с «Сокровенного сказания монголов», ни в устной истории. В междуречье впадающих в Арал рек Амударья и Сырдарья, прилегающем к указываемой у «азиатских историков» территории обитания монголов Карахана (Булджи), есть города, названия которых совпадает с названиями этих двух племен. Они и сейчас называются Нукус и Кият. Нукус – столица современного Каракалпакстана. Кажется, нет причин считать, что города эти возникли уже после завоевания Кипчакской степи Чингис-ханом. Из истории известно, что Чингис-хан не любил городов и не строил их на захваченной территории. Поэтому мы считаем возможным утверждать, что города эти являются памятниками истории монголов Карахана. Иначе говоря, племена нукус и кият существовали и во времена монголов Карахана.

Если это наше предположение истинно, то возникает возможность определить время основания Монгольского ханства, которым правил Карахан. Из истории известно, что в 70-х годах VІІ века до Р.Х. правитель ишгузов Ишпакай возглавил вторжение скифов в Переднюю Азию, а его внук Мади, сын Партатуа, в конце того же века захватил Мидию (Всемирная история в 10 томах. М., 1956. Стр. 531). Отсюда можно предположить, что «рабы», потерпевшие поражение и бежавшие от вернувшихся из Мидии ишгузов, основали свое ханство в начале VІ века до Р.Х. Вероятно, в середине этого же VІ в. до Р.Х. мынгулы, откочевавшие с Азова на восток, заселили указанную у Абульгазы территорию Казахстана. Сведение Рашид ад-Дина подтверждает эту гипотезу. Он сообщает, что с тех пор, как нукусы и кияты стали называться монголами и до того, как они стали кочевать у границ Хитая (Китая) и Джурдже (Шуршут) прошло более двух тысяч лет (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. М.-Л. 1952. Стр. 153). В пользу нашей гипотезы можно привести и мнение исследователя монгольской истории Х.Пэрлээ, который пишет: «… имя монгол уже существовало в 700 г. до н.э., в эпоху бронзы». Все это говорит о том, что название «монгол» существовало за несколько веков до начала христианского летоисчисления, таким образом подтверждая нашу гипотезу.

Стоит заметить, что в истории кочевников издавна известны случаи, когда побежденное племя, убегая, по пути подчиняет себе мирные рода и племена, усиливается, вновь расцветает, создает ханство, становится независимым государством. Не пытаясь перечислить здесь все исторические примеры, вспомним хотя бы, как после разгрома Чингис-ханом Найманского ханства, побежденный и бежавший от монгол найманский царевич Кушлик подчинил себе родственные мирные рода и племена, усилился и захватил укрепленное государство Карахана⁴ (основанное каракитаем Елюй Даши. – К.С.). Возможно, что и побежденные на берегах Азовского моря и бежавшие на восток «рабы», о которых писал Геродот, подчиняли мирные кочевые рода и племена на своем пути, постепенно окрепли, и смогли на территории Казахстана основать самостоятельно ханство, ставшее известным соседям как Мынгульское. Только в этом случае можно понять, почему в устной истории первого правителя мынгулов называют Кара-хан, а его сына Огуз-хан.

Известно, что устные исторические сведения, приводимые в трудах историков Азии во главе с Рашид ад-Дином, были записаны от представителей огузских народов, первыми достигших этих краев в средневековье, в эпоху огузо-кипчакского противоборства, когда эти две группы кочевых тюрков гнали и вытесняли друг друга с востока на запад. Это полностью подтверждается тем, что в ІХ веке огузы владели этими краями, а также тем, что повествование о событиях, происходивших за тысячу лет до распространения ислама, выстраивается и окрашивается в соответствии с мусульманской позицией. Эти переселившиеся с востока на запад огузы (которых не следует путать с древними местными гузами. – К.С.) узнали от местных народов, что земли, которыми они овладели, были очень давно, в незапамятные времена населены мынгулами. Огузы сочли, что эти древние мынгулы имели общее происхождение с знакомыми огузам мынгулам (т.е. сюнну, об этом мы специально будем говорить позже. – К.С.) на востоке, огузы фактически отождествили их. Поэтому они не стали уточнять услышанное ими о мынгулах, а ввели всю известную им информацию в одну сюжетную линию.

Тем не менее, осведомленный исследователь, знакомый со способом предподнесения информации устной историей, уже из сохранившихся в письменных источниках сведений огузов вполне может понять, что мынгулы – древний народ и что их первые правители не были потомственными ханами, а вышли из простонародья. Огузы, не зная настоящего имени правителя мынгулов, назвали его Кара-ханом (хан из простого народа) в соответствии с традиционным для устной истории способом подачи информации. Огузы также не знали и имени первого правителя знакомых им мынгулов (сюнну), поэтому использовали известное название объединения огузов⁵, и «сделали» его сыном Карахана (Рашид ад-Дин). Таким образом история мынгулов (начальный этап которой описан в «Истории» Геродота) в V–IV веках до Р.Х. оказалась связана с именем Карахана и продолжена, связана через имя Огуз-хана с историей обитавших на границе с Китаем сюнну-мынгулов ІІІ-ІІ вв. до Р.Х. Это – генеалогический способ, которым устная история передает сведения. Устная история через имена Кара-хана и Огуз-хана, их «отцовско-сыновнюю преемственность» показала единство происхождения двух народов, разделенных в пространстве и во времени. Профессиональные (ортодоксальные) историки, не умеющие улавливать такие тонкости устной историографии, привыкшие опираться на лишенные подтекста, однозначные сведения письменных источников, исходя из сходства событий, пришли к выводу, что Огуз-каган в труде Рашид ад-Дина и шаньюй сюнну Моде (Маодунь) из китайских источников – это одно и то же лицо. Это ошибка, происходящая из непонимания сути, способа передачи информации устной историей. Огуз в устной истории – это не конкретный исторический деятель, а выдуманный персонаж, символизирующий весь сюнно-мынгульский народ в целом. Если попытаться передать это привычным для письменных источников способом, то мынгулы, обитавшие в V–IV веках до Р.Х. на территории современного Казахстана, являются предками мынгулов, кочевавших в ІІІ в. до Р.Х. на границах с Китаем, т.е. предками сюнну-мынгулов.

Народ – автор устной истории

Лишь сформировавшееся сейчас историческое сознание препятствует сформулировать на основании вышесказанного четкий вывод о том, что название мынгул (монгол) существовало уже в древности, и о происхождении народа, назыааемого так. Ведь известно, что с незапамятных времен лишь тюркские по происхождению народы населяли и побережье Азовского моря, которое указывается в труде Геродота «История» как родина скифов (ишгузов) в VІІ в. до Р.Х., и Ортау и Кертау, где согласно трудам персидского историка Рашид ад-Дина и хивинского хана Абульгазы обитали мынгулы Карахана (Абульгазы отождествляет эти горы с современными Улытау и Кишитау), и пески Каракум и Борсык, и города Сайрам и Талас. В древних и последующих исторических источниках нет никаких сведений о том, чтобы в этих краях жили другие народы, кроме тюрков⁶. Это означает, что мынгулы – один из древнейших народов, и он имеет тюркское происхождение. К тому же авторы «Всемирной истории» уточняют, что описываемые Геродотом скифы во главе с Ишпакаем, в погоне за киммерийцами ворвавшиеся в 670 (674) гг. до Р.Х. в Мидию, были ишгузами (Всемирная история в десяти томах. – М. 1956. Стр. 531).

Древние насельники Великой Степи в период, когда они были организованы в рода и племена, но еще не создавали государств, делились на три крупных объединения в соответствии с географическим размещением: «лесные люди» («Орман адамдары», «Ағаш ері») «степные люди» («Далалықтар») и «гузы» («Өзен–су бойындағылар» (см.: Салғараұлы Қ. Ұлы Қағанат (Великий Каганат). Астана. 2008. Стр. 116-126). Гузы, в свою очередь, делились на ишгузов («ішғұз» – внутренние гузы) и сыртгузы («сыртғұз» – внешние гузы)⁷. Геродотовские «рабы» – это ишгузы. Гузы же – издревле тюркский народ. Это признано наукой. В таком случае, мы не будем далеки от истины, если сделаем вывод, что мынгульские народы – это ветвь тюркских народов, издревле входившая в состав объединения гузов, в ту его часть, которая называется ишгузами.

Тем не менее, читатель, историческое сознание которого сформировалось на основе современной ортодоксальной европоцентричной истории и который пребывает в неведениии о первоначальной истории того или иного кочевого народа, не сможет вполне понять сказанное нами. Для такого читателя наши доводы недостаточны, т.к. он не может связать мынгулов Карахана, живших на территории современного Казахстана в глубокой древности, и средневековых монголов Чингис-хана. А ведь есть еще «хамаг-монголы» и «халха-монголы». Что это за монголы и как они соотносятся друг с другом? Нет письменных сведений, позволяющих проанализировать все это, соединить в одну непрерывную цепочку преемственности все эти народы. Этот вопрос остался вне поля зрения современной исторической науки, основанной лишь на данных письменных источников. История монголов рассматривается, начиная с происхождения предков Чингис-хана. Поэтому исследователь, намеревающийся заняться этой проблемой, вынужден обратиться к сведениям устной истории, руководствоваться логикой жизни. Другого пути нет.

Если подойти к проблеме с такой позиции, то в устной историографии нет точности и конкретности, позволяющей сформулировать бесспорные утверждения, но есть сведения, интерпретация которых позволяют выдвинуть совместимые со здравым смыслом гипотезы. Но для этого необходим особый подход, особая подготовка.

Вообще говоря, желание понять происхождение и природу какой-то вещи, не зная, не понимая ее названия, ведет к сомнительным результатам. Поэтому прежде чем пытаться интерпретировать сведения устной истории, было бы правильным прояснить, что такое эта устная история. В научных трудах мы не нашли точного научного определения этого явления, а потому в стремлении конкретизировать свое понимание устной истории устроили своего рода опрос коллег, состоящий из одного вопроса: «Что такое устная история, какое определение ей могли бы вы дать?» Ответ сводился к следующему: «Устная история – это разновидность истории, передающаяся устным путем. С научной точки зрения она не является точной историей. История должна писаться на основе письменных источников. В устной истории много ошибок, которые путают исследователя, в большинстве случаев ее сведения не согласуются с исторической правдой. Исключая некоторые случаи, история написанная в опоре на устные сведения, не является научной». Безусловно, такое отношение к устной истории характерно для сознания, сформированного европоцентристской историей. Можно сказать, что мы все являемся носителями такого сознания. Но правильно ли это?

В современном нашем понимании, история представлена в исторических трудах, написанных отдельным автором или авторским коллективом на основе письменных сведений. Всемирная история, так же как и истории отдельных народов, имеет своих авторов. Историю, не имеющую автора, мы называем «устной историей». Автором ее является народ. Иначе говоря, устная история – это народная история. Если так, то возникает вопрос. Возможно ли, чтобы народ не знал своей истории, рассказывал о ней неправду? По нашему мнению, нет, невозможно. Быть может, суть проблемы в том, что мы перестаем понимать то, что наш народ говорит?! Задумаемся на мгновенье.

Чтобы понять высказанную мысль, возьмите «народную песню» любого народа. Есть ли искусственность в этих песнях, авторы которых были забыты и которые перешли в «собственность» народа? Есть ли среди них плохие песни, которые не хочется слушать? Нет! Таких песен среди народных нет. Потому что эти песни были отобраны временем, вкусом многих поколений. Поэтому все они прекрасны, все они являются достоянием народа, трогают самые возвышенные струны души народа. То же самое можно сказать и о народных кюях. Народ не забывает их, передает от поколения к поколению в первозданном виде, сохраняя смыслы и краски.

По нашему мнению, такова и народная история – устная история. Народ сохраняет в своей памяти наиболее значительные из произошедших с ним событий, не позволяя им остаться под пылью времен, передавая как завет от предков к потомкам. В тех сведениях, что устная история сохранила и пронесла через века, нет ни искусственности, ни ошибочности, ни лжи. В устной истории не принято выдавать за случившееся то, чего не было. Поэтому нет никакой необходимости косо, с недоверием относиться к устным сведениям. Такое отношение есть невежество, в особенности для представителей народа, не имеющего письменных архивных источников.

Если мы до сих пор не знаем по-настоящему глубоко происхождение каждого тюркского народа, то только потому, что мы не придаем значение сведениям устной истории, неправильно понимаем их, не умеем пользоваться ими, не пытаемся выяснить историческую правду, сопоставляя сведения устной истории с письменными источниками. Например, устная история предлагает следующие генеалогические сведения, позволяющие понять происхождение мынгулов. В устной истории говорится: Монгол – имя младшего из сыновей хана Аланши, потомка Тюрка в шестом колене. Имя старшего из сыновей – Татар (В некоторых источниках Татар и Монгол – близнецы. – К.С.). Во времена хана Аланши Тюркское государство переживало расцвет, народ жил богато. Правивший много лет Аланша-хан, почувствовав приближение старости, разделил власть между двумя сыновьями – Татаром и Монголом.Сыновья оказались достойны отца, при них страна еще более процветала, а народ богател. Эта гармония братской взаимоподдержки и соседского мирного сосуществования продолжалась до тех пор, пока власть в свои руки не взял татарский хан Байду. При нем между двумя народами начались бесконечные раздоры и вражда. Пожар войны при татарском хане Сююнуч-хане разгорелся настолько, что по выражению Абульгазы этот пожар не смогли бы потушить и все воды Амударьи.

По данным генеалогии, Сююнуч – потомок хана Татара в седьмом колене. Цепочка родословной такова: Татар – Бука – Илиндча – Атли – Атсиз – Орда – Байду – Сююнуч⁸ (Абульгазы Бахадур-хан. Родословное древо тюрков. М.-Т.-Б. 1996. Стр. 17).

Также устная история сообщает, что «во времена татарского хана Сююнуча монгольским народом правил человек по имени Ильхан (Елхан)». Вероятнее всего, это не имя собственное, а название должности . Сама форма «ильхан» подтверждает высказанную нами ранее мысль о том, что историки Востока записали сведения о древних монголах от выходца из огузских народов. Потому что «ильхан» – название должности сначала у гузов, а потом у огузов. Как бы то ни было, происхождение Ильхана в труде Абульгазы передается следующим образом: Монгол – Карахан – Огуз – Кун-хан – Ай-хан – Юлдуз-хан – Менгли-хан – Тенгиз-хан – Иль-хан (Указ. Соч. С. 26-27).

Если мы возьмем в целом это генеалогическую цепочку, начинающуюся с воцарения сына Яфета Тюрка, и представим ее так, как принято передавать сведения в письменных источниках, то получим следующее: «в давние-давние времена было крупное государство Тюрк, объединившее несколько народов (Хазар, Рус, Саклаб, Мин, Чин, Кеймари….)». Именно так следует понимать сведение о том, что Тюрк был царем этих народов. Многие тюркологи в прежнее время не сомневались в том, что в древности существовало государство Тюрк, но они искали первоначальную родину тюрков на Алтае, Южном Урале, Байкале. Однако в последнее время группа ученых во главе с известными тюркологами К.Т.Лайпановым и И.М.Мизиевым всесторонне доказала, что древнетюркское государство впервые было основано и стало известным среди окружающих стран в Междуречье Едиля и Жайыка, т.е. Волги и Урала (см.: Лайпанов К.Т., Мизиев И.М. О происхождении тюркских народов. Черкесск. 1993. С. 10-18). Эта концепция давно уже была высказана как очевидный факт в форме, свойственной для устной истории: «Йафет, по распоряжению отца, с горы Джуди перешел на берега Идиля и Яика,жил там двести пятьдесят лет и умер» (Абульгазы Бахадур-хан. Родословное древо тюрков. М.-Т.-Б. 1996. Стр. 16). Это говорит о том, что в сведениях устной истории нет фальши, что в незапамятные времена было основано Тюркское государство и что просуществовало оно около 250 лет⁹.

Когда Тюркское государство начало приходить в упадок, из него, по всей вероятности, выделились два государства – Монгольское и Татарское ханства. Старость и слабость Аланчи-хана в сведениях устной истории означает упадок, ослабление государства. «Близнечность» Татара и Монгола означает, что эти два ханства отделились от центральной власти в одно время. Подтверждается это и тем, что два ханства отложились в одно время, долгое время после отделения мирно сосуществовали, а затем начали враждовать друг с другом во время правления двух современников Сююнуча и Ильхана – потомков Монгола и Татара в девятом колене.

Далее устная история сообщает, что Монгольское ханство девять раз воевало с Татарским ханством и каждый раз побеждало. Это показывает, что Татарское ханство после поражений не покорялось Монгольскому, а после каждого поражения убегало, собирало силы для новой борьбы и мести. Объясняет это и то, как татары, постепенно от поражения к поражению отступая и смещаясь, оказались на границе с Китаем. Рашид ад-Дин в своем труде объясняет, как татары оказались на границе с Китаем: «Их имя (татар) издревле было известно в мире. От них отделились многочисленные ветви… Места их кочевий, стоянок и юртов были точно определены в отдельности по родам и ветвям вблизи границ области Китая. Их же основное обитание юрт есть местность, называемая Буир-наур» (Рашид ад-Дин. Указан. Соч. С. 107). Подобные сведения приводит и Абульгазы. Отсюда становится понятным и то, как преследуя татар, монголы оказались вблизи границ Китая.

К сожалению, устная история не сообщает, в какое время мынгулы, жившие до того на территории Казахстана, перекочевали к границам Китая, и чем они там занимались. В письменных же источниках, в том числе китайских, о татарах и мынгулах того периода сведений нет.

Китайские летописи являются основным древним источником по теме, но в них имена названия татар и мынгул даже не упоминаются. Вместо этого в тот период начинают упоминаться названия сюнну и дунху¹⁰. Известно, что древние китайцы считали всех своих соседей дикарями, изменяли собственные названия этих народов по своему усмотрению с целью унизить, оскорбить их. Поэтому мы должны проанализировать все сведения, имеющие отношение к истории и этнонимам сюнну и дунху в китайских летописях, с тем чтобы установить, имеют ли эти народы отношение к монголом и татарам. Без этого невозможно установить истину.

Здесь следует отметить, что необходимость тщательно исследовать историю сюнну и дунху проистекает также из следующих моментов:

Во-первых, не может быть, чтобы татары и мынгулы, переместившиеся в конце IV–начале ІІІ вв. до Р.Х. к границам Китая, как народы исчезли бесследно, не попав в письменные источники того времени. Вероятнее всего, в китайские летописи они попали под другими, измененными названиями. Русский исследователь И.П. Коломийцев пишет о такой ситуации: «Имена народы меняют очень часто, и новые зачастую ничего общего с прежними не имеют» (Коломийцев И.П. «Тайны Великой Скифии». М. Изд. «Олма-пресс». 2005. Стр. 15).

Во-вторых, этноним «сюнну» ученые-синологи переводят с китайского как «мстительный раб», «заносчивый раб», «злобный раб». Во всех этих вариантах в этнониме присутствует значение «раб», что отсылает к этнониму «мынғұл», позволяет предположить, что этноним «сюнну» является переводом этнонима «мынғұл».

В-третьих, и это самое главное, известный русский синолог, монах Н.Я. Бичурин, который в первой половине ХІХ века выбрал из китайских летописей сведения о истории кочевых народов, перевел их с китайского и первым в мире ввел их в научный оборот, отождествлял хунну¹¹ с монголами, а дунху – с татарами. Например, Н. Я. Бичурин пишет: «Хунну (следует читать «сюнну» – К.С.) есть древнее народное название монголов. Китайы, при голосовом переложении сего слова на свой язык, употребили две буквы: хун – злой, ну – невольник» (Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена». М.-Л. 1950. Стр. 39).

Чтобы подтвердить свою мысль, мы посчитали правильным обратиться к одному из последних исследований на данную тему. Как нам кажется, сам этот труд заслуживает того, чтобы исследователи отнеслись к нему с особым вниманием. Автор – Тлеуберды Абенайулы Тыныбайн. Книга называется «Тайна «Тайной истории»» (в русской науке для «Тайной истории монголов» утвердился вариант названия «Сокровенное сказание монголов», в переводе мы обычно используем этот утвердившийся вариант. – Пер.). Чтобы не отвлекаться от основного лейтмотива нашей книги, мы не будем здесь подробно рассматривать тайну «Тайной истории», оставив эту тему до более подходящего момента. В данный момент нас интересует одно сведение, позволяющее предположить, каким образом мынгулы с берегов Азова достигли территории Казахстана, а затем границ Китая. Но для этого в начале следует упомянуть особенность, отличающую содержание труда. Без этого наше понимание будет неполным.

«Всем известно, что оригинал «Тайной истории монголов» («Сокровенного сказания монголов») был утрачен, современные переводы сделаны на основе написанного на китайском варианта. Тлеуберды Абенайулы в своей книге доказывает, что широкоизвестный ценнейший труд по истории монголов был написан первоначально на чистом тюркском языке. По его словам, есть три варианта китайской рукописи. Сам автор об этом говорит так: «Считается, что оригинал названного труда в соответствии с распространенным в те времена на востоке и западе способом был написан на бумажной ленте и хранился в виде свитка. Свиток был утерян, и в руки коллекционеров попали три переписанные с оригинала и отличающиеся друг от друга копии. Одна из них состоит из пятнадцати свитков, а две другие – из двенадцати свитков. Считается, что вариант из пятнадцати свитков некто по имени Бау Тын-бо упорядочил и переписал из раздела «Тайные летописи» сборника «Собрание документов эпохи Юн-ли». Позднее эта рукопись попала к коллекционеру по имени Хан Тай-хуа. Поскольку к рукописи написал вступление Чан Да-шин, рукопись стала называться «вариант чан». Один из двенадцатисвиточных вариантов называется «вариант гу», т.к. его переписал некто Гу-Гон-чий с ходившей по рукам рукописи. Еще один вариант называется «вариант йе». Ун Тын-шы переписал этот вариант с рукописи, хранившейся у одного коллекционера. Позднее эта рукопись перешла в собственность Йе Ды-хуя, который опубликовал ее под названием «Тайная история», по имени этого человека и стал называться третий вариант» сообщается в аннотации к книге (Тыныбайын Т.Ә. «Құпия шежіренің» құпиясы». Алматы. 2010. 3-б.). Сам автор пишет: «Первый текст сформировался в результате звукового и смыслового перевода с тюркоязычного оригинала на монгольский. Этот вариант мы условно называем «монгольским вариантом». Во втором варианте около каждого слова «монгольского варианта» мелкими буквами даны пояснения по-китайски. Исследователи назвали этот вариант «подстрочным переводом» (тұстық аударма) . Третий вариант – это общий перевод, сформировавшийся в результате упорядочения и перевода на китайский язык «подстрочного перевода». Исследователи назвали его «законченным, цельным переводом» (Там же). Подробно объяснив все это, автор говорит о том, что перевод перечисленных трех вариантов отличается от оригинала, тюркские слова в нем намеренно искажены, текст приспособлен к требованиям современного монгольского языка. Автор отмечает, что «в трех вариантах обнаружено 4430 ошибок», а значит, считает он, именно столько тюркских слов было искажено. Автор раскрывает значение каждого слова (переданного иероглифом. – К.С.) в китайском варианте, показывает, как именно были искажены тюркские слова. Автор делает прямой перевод текста. Например, прямой перевод первого абзаца «Тайной истории» по его мнению таков:

«Все стоянки (обиталища) да будут под сенью Тенгри-Неба! Дитя Жаика Борте-Шайна был азим, супруга его Светлая Маралиха (Куа-Марал) была рождена у Моря (Тенгиз). Они пришли на гору Бурхан-Халдун в землях, где берет начало Онен-Муран, и установили свой шатер. Там у них родился Баташ-Хан» (Там же. Стр. 14).

Прежде этот абзац в переводе с монгольского Магауи Султании звучал так: «Когда, наделенный от Тенгри счастьем Борте-Чино вместе с супругой Гуа-Марал пересек множество рек и морей и остановился на горе Бурхан-халдун, с которой берет начало река Онон, у них родился сын Батцагаан» («Моңғолдың құпия шежіресі». Өлгий. 1979. 23-б.).

Отличие довольно значительно. Но, как мы уже говорилось, мы не будет специально останавливаться и анализировать это. Мы хотели бы обратить внимание читателей на следующий момент в переводе Тыныбайына: «Борте – дитя Жаика, т.е. Урала» и «Марал рождена у Моря (Тенгиз)». Если этот перевод правилен, то получается, что древние мынгулы, откочевавшие от Азовского моря, переселились на берега Жаика (Урала). Тыныбайын уточняет, что Море, о котором идет речь, – это Каспий. Вполне возможно. Но в первом варианте своего перевода, где он передает китайскими иероглифами имена людей и топонимы, есть выражение «Перейдя через воды под названием Тенгиз» (Там же. Стр. 11). Судя по тому, что автор «Тайной истории» выразился «перейдя (пройдя) через воды под названием Тенгиз», а не «переправившись через Море», речь идет не о Каспийском море, а о озерной местности Тенгиз в Акмолинской области, где находится множество маленьких озер. Эта местность и сейчас называется Тенгиз. Именно об этом озерном крае, вероятно, и говорил автор «Тайной истории».

Древние мынгулы Карахана в этих краях бывали, о чем говорят в своих трудах и Рашид ад-Дин, и Абульгазы. В таком случае, древние мынгулы побывали в этой местности, «прошли» через воды Тенгиза в самом сердце Сары-арки, прежде чем направиться на территорию современной Монголии. Если предположение Тыныбайына, идентифицирующего реку Онен с Или, правильно, то маршрут, по которому мынгулы – насельники древнего Казахстана – мигрировали к границам Китая, становится еще более ясным. Открывается и возможность прояснить, что за народ называется «сюнну» в китайских династических летописях.

Здесь следует особо отметить следующее: «Тайная история монголов» («Сокровенное сказание монголов» относится к письменным источникам, однако все описание в нем дочингисхановского периода принадлежит устной истории. Поэтому мы считаем правильным анализировать генеалогические данные этого источника с учетом способа, которым устная история сохраняет и передает знания. В традиции герольдов кочевников (шежіреші), рассказывая о происхождении той или иной исторической личности древности, начинать родословную с имени древнего, общего для этого народа первопредка, время жизни которого остается неизвестным. В большинстве случаев они являются мифическими персонами, персонажами легенд, сохранившихся с незапамятных времен. Хранители родословий кочевых племен присоединяют цепочку реальных, известных им предков к такому имени мифического персонажа в качестве прямых его потомков. При этом оказываются опущенными, неупомянутыми целые исторические периоды, иногда даже тысячелетия, многие поколения предков. Вероятно, такая ситуация характерна и для генеалогии Чингис-хана, приводимой в «Тайной истории монголов». Как нам представляется, Борте-Шайна (Чино) и Куба (Гуа)-Марал – такие мифологические персоны. Это подтверждается и их именами, отсылающими к тотемистическому мышлению. Они являются не непосредственными предками вышедших из Ергенекона потомков Кияна и Нукуза, они суть легендарные первопредки всего древнего мынгульского народа. Поэтому сведения «Тайной истории монголов» о происхождении выходцев из Ергенекона непосредственно от Борте-Шайна не соответствуют исторической правде. Вероятно, было бы правильнее первопредком Чингис-хана считать упоминаемого в историческом источнике в качестве сына Борте-Шайна (Чино) Баташ-хана (Батцагаана) Вероятнее всего, именно этот Баташ-хан (Батцагаан) возглавил выходцев из Ергенекона и привел их к край Трех Рек.

Сюнну – мынгулы

Сейчас в ортодоксальной истории сформировалось представление о том, что древние сюнну (хунну, гунны) были тюрками и предками (прототюрками) всех тюркоязычных народов. Поэтому считается, что они имеют непосредственное отношение и к формированию современного казахского народа. При этом невозможно утверждать, что на сегодняшний день происхождение сюнну полностью доказательно прояснено. Этому есть и свои причины (о них мы расскажем позднее).

В действительности, в последее время многие ученые, не имея в распоряжении четких аргументов, а лишь опираясь на косвенные сведения письменных источников, интерпретируя природу событий древнесюннского периода, выдвигают гипотезы о принадлежности языка сюнну к одной из языковых групп алтайской языковой системы. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что гипотезы эти слишком расплывчаты, являются по сути догадками. На самом деле дискуссии лингвистов о том, к какой конкретно семье алтайской языковой системы принадлежит язык сюнну, далеки от завершения, доминирующего мнения, своей аргументацией сколько-нибудь удовлетворяющего научным требованиям, нет. Бесспорно, что главная причина такой ситуации – отсутствие хоть одного собственно сюннского письменного источника или сведения, который позволил бы определить, на каком языке они говорили. Поэтому ученые, определяя язык сюнну, не могут указать, на каком конкретно языке они говорили, и вынуждены ограничиться общем определением о принадлежности языка к алтайской системе. Лишь отдельные ученые, такие как Ю.Клапрот, К.Риттер, анализируя десяток слов, считающихся сюннскими, высказывают гипотезу о том, что сюнну говорили на тюркском языке. Эта гипотеза получила основательное подтверждение в 1982 году в результате богатой находки монгольских археологов на склонах Овгента в области Булгын Монголии. Как бы то ни было, пока никто не опроверг и вероятно не опровергнет гипотезу о тюркской принадлежности языка сюнну.

В конечном счете, кто бы и какими методами не исследовал проблему, единственным предметом такого исследования остаются несколько, считающихся сюннскими слов, таких как «чынли», «гуту», «тужи» (чжуки), сохранившихся в письменных источниках о истории империи Хань. Да и эти несколько слов сохранились не в оригинальном виде, а пройдя через трансформацию в китайском (хан-зу) языке. Поэтому трудно что-либо сказать о первоначальной тюркской природе этих слов – отголосков древней истории. Опираясь на сведения Словаря, приводимого в «Книге Хань» («Ханшу», в русской научной литературе принято название «История династии Хань». – Пер.), о том, что в языке сюнну небо называлось «чынли», потомство – «гуту», мудрец – «тужи», мы пытаемся делать какие-то выводы о происхождении языка сюнну (Сборник «Сюнну». – А. 1998. Стр. 34).

Но правильно ли переданы слова сюнну в китайском источнике? Называли ли в действительности сюнну небо – «чынли», потомство – «гуту», мудреца – «тужи», или эти слова – плоды обычного для древних китайцев обычая по своему усмотрению трансформировать до неузнаваемости чужеземные слова? Никто не сможет дать точного ответа на этот вопрос. К тому же китаеведы многих зарубежных стран и сами китайские специалисты в последнее время вводят в научный оборот несколько другой перевод слов сюнну: «чынли» – «тенгри», «гуту» – «құт» («кұт» – тюркское понятие, означающее благодать, жизненную силу, плодородие, в т.ч. детей и приплод. – Пер.), «тужи» – «советник». Отталкиваясь от этого, некоторые казахские историки стали переводить зафиксированное в китайских источниках название высшей должности у сюнну «чаниюй» («шаньюй») как «несущий Божественную благодать» («тәңірқұт»). Подробнее мы рассмотрим это, когда будем специально говорить об этой должности.

Осмысляя этот и ему подобные моменты, поневоле приходишь к пониманию, что в истории сюнну существует достаточно много проблем, которые необходимо исследовать и прояснять. И в первую очередь речь идет о самом названии «сюнну».

Например, всем интересующимся сейчас историей известно, что этноним «сюнну», впервые встречающийся в повествовании древнекитайских источников о событиях ІІІ в. до Р.Х., древние китайцы использовали для обозначения всех кочевых народов к северо-востоку от Китая, и что это общее название кочевников было составлено из двух китайских слов («сиун» – «грудь» и «ну» – «раб») и означает «заносчивый раб»¹², «высокомерный раб». Поэтому всегда следует учитывать, что «сюнну» – это не самоназвание древнего кочевого народа, а придуманное китайцами с целью уничижения название их беспокойных северных соседей. Придуманное в соответствии с древней китайской традицией считать окружающие Китай народы дикарями.

Каким было настоящее, собственное название этого кочевого народа?

Выяснение этого вопроса является предварительным условием понимания того, кем были сюнну, откуда они пришли, на каком языке говорили. В таком случае, почему этот вопрос до сегодняшнего дня остается нерешенным? Или нет возможности решить его?

Если даже счесть (чего только не случается в жизни), что сюнну – это самоназвание исследуемого народа, то почему это название постоянно модифицируется, трансформируется, без каких-либо причин или оснований для такой трансформации в древних источниках? Почему каждый народ в соответствии со своим восприятием и языковыми особенностями называет сюнну по-своему, например, европейцы – «гунны», русские – «хунну (только в последнее время стало использоваться название «сюнну» – К.С.), казахи – «гун», а другие тюркские народы – «гунн», «хун», некоторые вообще «һон», «хун», «кун»?¹³ Таких, рождающихся один из другого вопросов наберется мнжество. Но найти конкретные ответы на эти вопросы в имеющихся исследованиях трудно. Именно поэтому мы и утверждаем, что история народов сюнну исследована далеко не полностью.

Обычно неполноту знаний о истории сюнну, наличие множества вопросов о тех или иных аспектах проблемы принято объяснять малочисленностью, а то и полным отсутствием исторических сведений о них. В определенной степени это так. Но если глубже исследовать вопрос, вникнуть в смысл существующих сведений и исследований, анализировать и интерпретировать их, то можно убедиться, что есть и другие причины такой ситуации.

Если перечислить основные причины этой ситуации, то во-первых, как мы уже говорили, история сюнну, как и история других кочевых народов, не раскрывается в своем природном бытии, а приспосабливается по сформировавшемуся издавна обычаю к привычным образцам написания истории оседлых народов, пишется с точки зрения менталитета оседлых народов.

Во-вторых, если практически единственным источником информации о народах сюнну (здесь мы не берем во внимание более поздние источники о вторгшихся в Европу сюнну.К.С.) являются китайские тексты, то и смысл сведений этих китайских источников до сих пор остается нераскрытым полностью, не исследованным всесторонне с научной точки зрения. Абсолютно все сведения из китайских источников воспринимаются как реальные исторические факты, на их основе формулируются однозначные как вердикт научные концепции. В результате история пишется на основе необъективных сведений, выражающих лишь негативное отношение древних китайцев, считавших северо-западных кочевников своими непримиримыми врагами. Разумеется, это мешало и мешает достижению истины.

Для того, чтобы правильно оценить на предмет соответствия историческим фактам содержащихся в китайских источниках сведений о сюнну и других народах, вступавших в отношения с древним Китаем, необходимо сначала понять, какова была на тот момент историческая ситуация, мировоззрение, процесс формирования древнекитайского народа, и следовательно, в каких целях был написан текст. Без этого невозможно правильно понять природу сведений о других народах в древнекитайских источниках.

В-третьих, выводы и гипотезы о истории народов сюнну часто высказываются не на основе оригинальных текстов, а лишь в опоре на высказанные ранее другими учеными мнения. Очевидно, что каждый добросовестный исследователь должен напрямую тщательно исследовать оригинальные китайские тексты о кочевниках, понимать их в совершенстве. При распространенном ныне подходе допущенную в свое время одним ученым ошибку второй повторяет в том же виде, еще более затрудняя дорогу к истине.

Древнекитайская цивилизация не возникла из ниоткуда и не появилась сразу во всем своем блеске, подобно Афине, родившейся из головы Зевса взрослой, в доспехах и при полном вооружении. Китайцы, как и другие народы, развивались в соответствии с общими для человечества законами, постепенно формируя свое мировоззрение. Например, согласно научным исследованиям, представления древнекитайских мыслителей о мире можно сформулировать так: «Небо правит всем творением, вверху – опрокинутая чаша бесконечного голубого неба, внизу распростерлась четырехугольная огромная земля, в самом ее центре расположено китайское государство». Отсюда сформировалось самоназвание Китая – «Жун го» – «Срединное государство». Это представление не изменилось и теперь. В соответствии с ним китайцы и сейчас называют свою страну – Срединной, Жун го. Все остальные земли по ту сторону границ Срединного государства населены дикими народами. Вот и все.

Никаких знаний о том, что из себя представляют эти дикие народы, чем они отличаются между собой по происхождению, языку, обычаям у древних китайцев не было (выражаясь корректнее, никаких сведений, доказывающих существование таких знаний, мы не обнаружили. – К.С.). Поэтому древние китайцы называли соседние народы по сторонам света: «восточные варвары или дикари», «западные варвары или дикари», «южные варвары или дикари», «северные варвары или дикари». Позднее в соответствии с этим представлением древние китайцы называют окружающие народы: восточных соседей – «И», западных соседей – «Жун», южных соседей – «Ман», северных – «Ди», эти свои термины они ввели в историю в качестве этнонимов.

Подобные представления древних китайцев об окружающих народах передавались от поколения к поколению, из века в век и просуществовали вплоть до ХVIIІ века. Это – историческая правда¹⁴. В таком случае не будет ли преступлением перед историей и истиной воспринимать в качестве исторической правды все те сведения, которые содержатся в письменных памятниках древних китайцев, не знавших и не стремившихся знать ничего об окружающих народах, пытаться на основании этих сведений формулировать научные концепции?!

Первые сведения о сюнну содержатся в основном в «Исторических записках» Сыма Цяна (Чиана) и книге «История династии Хань» («Книга Хань») знаменитого историка Бань Гу. Поскольку второй использовал труд первого, сведения двух трудов о первых периодах истории народов сюнну в основном совпадают.

На основе этих сведений современная ортодоксальная история считает, что населявшие земли к западу и северо-западу от древнего Китая кочевые народы имеют единое происхождение. Считается, что известные из исторических источников названия этих народов являются разными потому, что династии, приходившие к власти в древнем Китае, по-разному называли кочевников. Основой для такого мнения является тот факт, что знаменитый историк Сыма Цянь (135-87 гг. до Р.Х.) в «Исторических записках» («Ши цзи-де») называет кочевников в период правления династии Ся (2205-1766 гг. до Р.Х.) – шиүниүй, в период династии Шан (1766-1122 гг. до Р.Х.) – гүйфаң, в период династии Чжоу (1122-225 гг. до Р.Х.) – сиәниун, в период династии Хань (206-22 гг. до Р.Х.) – сюнну). Однако причины, по которым правившие в разное время династии по-разному называли одни и те же народы, не объясняются, никаких научных объяснений этому факту не дается. Отсюда и начинается цепочка ошибок в научных концепциях, выстроенных на этом сомнительном умозаключении.

В «Исторических записках» Сыма Цяна, считающихся первичным источником, нет никаких сведений, подтверждающих мнение о том, что называвшиеся китайцами по-разному в разные периоды кочевые народы к северо-западу от древнего Китая имели общее происхождение, иначе говоря, что они были предками сюнну. Чтобы убедиться в этом, мы попробуем прочитать текст в целом, не довольствуясь обрывочными цитатами. Сведения о происхождении сюнну в главах, посвященных истории этого народа в трудах двух названных китайских историков древности, ограничиваются следующим:

«Предком сюнну был человек по имени Шунь-вэй, потомок династии Шиа-хыу-шы»¹⁵. Шән-жұң, потомки шиәниүн (хяньюнь) и шиәнжыу¹⁶, уже во времена царей Таң и Юй пасли скот на северной границе Китая, кочуя с пастбища на пастбище…

В период, когда династия Ся (Шиа) начала обессиливать, гүң¹⁷ Лиу лишился своей должности. Поэтому он переселился к Западным жұңам, сделав своей столицей Бин.

Через 300 лет тәйваң (святой царь) Жұң-ди¹⁸ начал нападение на Шән-фу. В конце концов Шән-фу убежал на гору Чи¹⁹. Жители города Бин последовали за Шән-фу. На новом месте они вновь построили город, тем самым дав возможность основать династию Чжеу.

По прошествии столетия Сибо Чаң²⁰ захватил страну Чуан-и²¹.

Еще через десять лет Ву-ваң (У-ваң) разгромил Чжеу и построил город Ло. После этого он переселился на Фың-хау, там он прогнал жұң-и на север от Жин и Ло²². Жұң-и время от времени приносили свойственные для степняков (хуаң-фу) подарки в знак покорности.

Через 200 лет у династии Чжеу появились проблемы, она ослабела. Му-ваң из династии Чжеу отправился покорять чуан-жұңов. Он взял у них четырех белых волков и четырех белых оленей и вернулся обратно. После этого степняки перестали подчиняться… В период от Му-ваңа до его внука И-ваңа дом Ваңов (княжество Чжеу) слабело. Жұң-ди напали и бросили под копыта своих коней Центральный округ. Центральный округ испытал сильный урон от этого нашествия. Поэты описывали трудные времена и сочиняли горестные песни. Они плакали о «мучениях и беспокойстве, учиненном Шиәниүн (хяньюнь), лишившем государства, отделившем от семьи».

После Му-ваңа из династии Чжеу Иу-ваң из этой же династии принял Бау-сы как самого доверенного человека, и таким образом поссорился с Шен-хыу²³. В жажде мести Шен-хыу договорился с чуан-жұңами, напал на Иу-ваңа и убил его на горе Ли (771 г. до Р.Х.). В результате чуан-жұңы завладели землей Жиау-ху, подвластной княжеству Чжоу, позднее они переселились в междуречье Лин и Вэй и начали теснить Срединное царство.

Князь Сиән-гүң княжества Чин пришел в княжество Чжоу. В связи с этим Пан-ваң, бросив Фын-хау, переселился на восток от города Ло…

Через 65 лет после этого шән-жұңы (горные жұңы), пройдя через княжество Иән, напали на княжество Чи. Хи-гуң – князь княжества Чи – сразился с ними на границе своих владений.

Еще через 44 года, шән-жұңы напали на княжество Иән. Князь княжества Иән попросил помощи у князя княжества Чи. Хуаң-гуң княжества Чи пришел на помощь соседям, и шән жұңы были вынуждены отступить.

По прошествии еще 20 лет Жуң-ди, придя в город Ло, напали на самого Сиәң-ваңа. Сиәң-ваң бежал в город Фаң княжества Сиәң-ваң. За год до этого (637 г.) он задумывал воевать против Тиән-ваңа княжества Жың (Чжен). Причиной этому была его женитьба на девушке из жұң-ди. Благодаря этому он объединился с жұң-ди, воевал с Жың, но через короткое время он начал отдалять от себя жену родом из жұң-ди, что сильно огорчило ее.

У Сиән-ваңа была мачеха по имени Хыуй-хыу. Она хотела сделать ваңом своего родного сына. Поэтому она вместе с сыном перешла на сторону невестки из жұң-ди и открыла ворота войскам жұң-ди. Таким образом жұң-ди проникли в столицу и выгнали из нее Сиәң-ваңа… После этого Сиәң-ваң был вынужден четыре года скитаться за пределами своих владений. В конце концов он отправил посла к князю княжества Жин и попросил у него помощи. Тот пришел на помощь, разгромил жұң-ди и выгнал их из владений Сиәң-ваңа…

В этот период княжества Чин и Жин стали считаться сильными государствами. Вын-гүң – князь Жин – изгнал жұң-ди из Хыси в междуречье Ин и Ло. Их (жұң-ди) называют сы-ди (красные ди) и бәй-ди (белые ди). В свою очередь Му-гуң – князь Чин – подчинил себе Иуиүй. После этого восемь владений западных жұңов по своей воли подчинились Чину. По этой причине к западу от Луна²⁴ обитали племена²⁵ жұңов: миән-жу (дальние), чи-уән-жұң (жұңы горных долин), ди-хуан (ди-свиньи), к северу от гор Чи и Лиән, рек Жин и Чи – племена и-чүй (человечные щитоносцы), да-ли (находящиеся на расстоянии), у-шы (северяны), чүйиән (едящие сушеное мясо), к северу от княжества Жин – племена лин-ху (лесные дикари), лыуфаң (находящиеся внутри многослойной ограды), к востоку от Иән – племена дуң-ху (восточные варвары или дикари), шәң-жұң (горные жұңы). Каждое из этих племен, разбросанных в горах, имело собственных старейшин (правителей). В разных местах племена жұңов включали около сотни групп, но при этом они не объединялись.

Через 100 лет после этого князь Жин Дау-гүң пришел к соглашению с племенами жұң-ди. Жұң-ди, взяв свои дары, пришли в его дворец.

Еще через 100 лет Сиән-зы – князь Жау (Чжао), чтобы договориться с жұң-ди, отправил к ним послом Ваң Жиана. Сам же он перешел через Гыу-жыу, разгромил войска Жиң и приблизился к Хухы. Позднее, объединившись с князями Хән и Вей, разгромил Жыбо и поделил с союзниками его земли. При этом разделе князь Чжао взял земли к северу от Дай и Гыу-жыу, а князь Вей стал владетелем Си-хы и Шән-жұн. Вей владело этими землями и селилось вперемежку с местными жұңами. После этого жұңы племени и-чүй начали строить города для защиты от внешнего врага. Но это не помогло им, постепенно князь Чин подчинил их себе. В результате князь Чин Хыуй-ваң стал владетелем 25 городов и-чүй.

После этого он сразился с князем Вей и отобрал у него Си-хы и Шін-жүн. Князь Вей не смог противостоять ему. Во время правления в княжестве Чин Жау-ваңа правитель жұңского племени и-чүй тайно стал сожительствовать с Сянь Тай-хыу – вдовой князя – и она родила ему вне брака двух сыновей. Но Сиуән Тай-хыу предала правителя и-чүй и злодейски убила его во дворце Ган-циуан. И-чүй немедленно собрали войско и навсегда уничтожили это царство. Так княжество Чин присоединило к себе Луңси, Бейди и шән-жұңов. Чтобы обороняться от ху (варваров), начала строиться стена. Ее назвали «Длинной стеной» (так началось строительство знаменитой Великой Китайской стены. – К.С.).

Ву-лин (У-лин) – князь княжества Жау – ввел в 307 году для своих подданных манеру одевать одежду кочевников и учил их стрелять из лука верхом на коне. Он разгромил лин-ху и лыуфән на севере, и продолжил Длинную стену (Великую Стену) до Дай у подножья горы Иін и от Банн до Гао-чөе. В этих краях он сформировал области Иуң-жүн, Иәң-мың и Дай-жүн.

В это время находившийся в заложниках у дикарей ху умелый полководец Чин Кәй Иән был особо отмечен за свое мужество… Этот Чин Кәй после возвращения на родину совершил неожиданное нападение на дуң-ху, разгромил их и расширил земли княжества Иән на 1000 ли… Княжество Иән продолжило дальше Великую Стену, и чтобы защищаться от ху, создало здесь области Шаң-гу, Үй-иән, иу-бей-пин, Ләу-си и Ләу-дүн.

В это время китайцы разделились на семь княжеств, воевавших друг с другом. Три из них граничили с сюнну. Во времена полководца Ли Мыу из царства Жау у сюнну не хватало решимости пустить конницу на земли этого царства.

После этого вышедший из Чина Ши Хуан-ди подчинил себе другие шесть царств, поставил известного полководца Мың Тиәна во главе стотысячного войска и отправил покорять западных ху. После этого Мың Тиән вновь завоевал земли к югу от Желтой реки (Хуан-хэ). В качестве обозначения границы по Хуан-хэ он построил на ее берегах 44 города и разместил в них гарнизоны, составленные из буйных головорезов…» (Сиуңну (Сюнну). Алматы: Санат. 1998. 24-30 б.б.).

Итак, вот все сведения, которые дают древние источники о разных кочевых народах, обитавших на западе и северо-западе древнего Китая в период, начиная с ХХІ века до Р.Х. – эпохи династии Шиа (Ся) – и до основания империи Чин в конце ІІІ века до Р.Х. Авторы последующих исторических трудов на основе косвенных данных вносят небольшие поправки и дполнения, но в целом повторяют приведенные выше сведения. Поэтому самые разные гипотезы, высказывавшиеся разными авторами в разное время, о происхождении сюнну, древнейшем периоде их истории до возникновения царства Чин, все эти гипотезы строятся на основе приведенных выше скудных сведениях. Все, что написано о сюнну, помимо процитированных нами текстов, – это не имеющие оснований и аргументов концепции, построенные на простых догадках и предположениях.

Исследователь, стремящийся узнать что-либо о происхождении народов сюнну, должен исследовать приведенные выше сведения, и сравнить сделанные на их основе свои выводы с выводами других ученых в надежде достичь исторической истины. Это единственно возможный путь выйти на новый уровень исследований. Историк, отказавающийся от него, по затверженной привычке ограничивающийся обращением к высказанным до него догадкам, оперирующий лишь ссылками на мнения ученых, писавших до него о сюнну, аргументами в виде цитат из трудов предшественников, такой историк лишь еще больше запутывает старый, давно остывший след, по которому до него прошли многие.

Итак, что нам могут дать сведения китайских источников?

Чтобы понять информацию, заложенную в этих сведениях, в их подлинном значении, необходимо сначале разделить охватываемый в сведениях временной отрезок на два периода и исследовать каждый из них в сравнении с данными по истории самого Срединого царства. Без этого понять смысл сведений исторических источников весьма трудно.

Первый период (2205-325 гг. до Р.Х.) условно охватывает время от эпохи династии Ся до середины эпохи Сражающихся царств. Из описаний событий этого периода очевидно, что древние китайцы в то время толком не знали своих соседей, не различали кочевые народы (племена), обитавшие на севере и северо-востоке Китая. Это можно понять уже из того, что древнекитайские историки не пытаются дифференцировать соседние народы, каждый из которых жил собственной жизнью на своей территории и имел собственных правителей, а называют их все вместе одним и тем же названием жұң. Это название, в качестве исторического сведения, не имеет никакой ценности, не несет никакой информции, оно лишь означает, что древние китайцы имели представление о существовании на западе и севере от них каких-то народов. Более того, когда древние китайцы начали понимать, что соседи, которых они называли обобщенно «жұң», являются не одним, а несколькими народами, и чтобы отличать их, стали называть «жұң-ди», это название также не имело никакой информативности. Слово «ди», присоединенное к прежнему названию «жұң», является лишь обобщенным названием, которое древние китайцы использовали для обозначения всех северных кочевых соседей. Смысл названия «жұң-ди» близок по смыслу к значению «северные и западные». Но применение его древними китайцами имеет своеобразный оттенок. «Жұң-ди» означает не объединенные силы северных и западных кочевников, нападавших на китайские княжества, а только лишь северных дикарей, т.е. только ди.

По всей видимости, авторы древних текстов использовали термин «жұң-ди» вместо однозначного «ди» с целью объяснить своим читателям, не различающим кочевников, что в этот раз нападение совершили не известные с прежних времен жұңы, а другие – северные – народы, но являющиеся такими же дикарями, как и прежде известные. Смысл появившегося в китайских источниках гораздо позднее названия «жұң-и», как и еще более позднего «мән-и» сводится к этому же. «И» здесь, как мы уже отмечали, означает в понимании древних китайцев «восточных дикарей», а «мән» – южных дикарей.

В конечном счете все это показывает, что в те времена древние китайцы, разделившиеся на множество не способных придти к соглашению и беспрерывно сражавшихся друг с другом княжеств, не имели возможности обратить внимание на соседей, установить с ними отношения, разобраться в них. Чтобы понять эту ситуацию, достаточно знать, что в последний период государства Чжоу только в Северном Китае было более тысячи княжеств, не подчинявшихся единому центру и боровшихся друг с другом. Поэтому для древних китайцев западные соседи были всего лишь какими-то племенами, «пасущими свой скот, кочуя с пастбища на пастбище», и лишь позднее, когда в эпоху Шиа (Ся, 2205-1766 гг. до Р.Х.) эти «пастухи» напали на Центральную округ, стали беспокоить китайцев, их назвали «жұң» и стали упоминать в исторических источниках. Прежние «дикари на западе» с этого времени стали называться в письменных памятниках общим термином «жұң». Но нигде не говорится, имеют ли эти жұңы какое-то отношение к последующим сюнну.

Здесь следует иметь в виду, что значение названия «жұң» в первое время и в последующий период не одинаково. Первоначально «жұң» для китайцев означало лишь тибетцев, позднее вместе с тибетцами оно стало означать и народы к северо-западу от Китая. Позднее значение названия «жұң» близко к значению возникшего в последующем названия «жұң-ди». Судя по приведенным выше сведениям, в этот период имели место нападения лишь со стороны кочевых соседей, мелкие китайские княжества не могли противостоять кочевникам, дать им отпор. Подтверждением тому строки древнего памятника. «Жұң-ди напали и бросили под копыта своих коней Центральный округ. Центральный округ испытал сильный урон от этого нашествия. Поэты описывали трудные времена и сочиняли горестные песни. Они плакали о «мучениях и беспокойстве, доставленном Шиәниүн (хяньюнь)а, лишившем государства, отделившем от семьи».

По всей видимости, древние китайцы начали активно действовать против жұңов, покорять мелкие племена вблизи границы лишь после того, как некоторые княжества, победив в междуусобной борьбе другие княжества, присоединив их к себе, укрупнившись, обрели военную мощь. Этот вывод подтверждается тем фактом, что по историческим сведениям в первый раз ответное нападение китайцев на жұңов состоялось только через четыреста лет после падения династии Шиа (Ся), во времена основателя династии Чжао си-бо («правитель западной стороны. – К.С.) Чаңа. Но и в это время древние китайцы не различали по-настоящему народы жұң и ди, не сформировали о них точного мнения.

Дифференциация кочевников, первое приближенное представление о различиях племен появляется лишь во втором периоде, с середины эпохи Сражающихся царств (325 г. до Р.Х.). Оно уточняется во времена царств Чин и Хань (255-22 гг. до Р.Х.). В это время в Центральном крае образовалось несколько крупных, мощных княжеств, расширивших свою территорию и увеличивших население путем завоевания и поглощения мелких княжеств. По казахской пословице «Страстно алчущий страшнее обыденно привыкшего», крупные княжества теперь стремились к дальнейшему расширению, к единоличной власти, они подстерегали момент, чтобы напасть на соседнее крупное княжество, подчинить его себе. Но поглотить крупное княжество, приблизительно равное по силе, – совсем не так легко, как поглотить мелкое.

Поэтому князья начинают искать себе союзников, готовых оказать военную помощь в трудную минуту. Для княжеств на севере и северо-западе от Срединной провинции такими потенциальными союзниками могли стать лишь жұң-ди. Именно теперь древние китайцы обращают пристальное внимание на соседей-кочевников, начинают по-настоящему различать их.

Вероятно, будет правильным все, сказанное в исторических памятниках до этого периода о кочевниках – жұңах, жұң-ди, жұң-и, о их происхождении, – а также все, построенные на этих сведениях концепции, пытающиеся отождествить упомянутые в источниках племена с теми или ными народами, вне зависимости от авторства, следует считать лишь предположениями. Именно это мы имеем в виду, когда утверждаем: «сведения древних источников без критического анализа и отбора нельзя рассматривать как конкретный исторический факт». Недаром турецкий историк Б.Өгел, посвятивший всю свою сознательную жизнь изучению древнекитайских источников, пишет: «Нельзя слепо доверять таким сведениям, с ходом времени подвергавшимся влиянию различных мировоззрений, обычаев и традиций» (Өгел Б. Ұлы хун империясының тарихы (История Великой хуннской империи). Алматы. 1998. 26 б.).

Судя по информации имеющихся в нашем распоряжении источников, враждующие между собой княжества того периода вступали в непосредственный контакт с кочевыми соседями и находили себе среди них союзников в основном тремя способами.

Во-первых, древние китайцы приходили к мирному соглашению и находили общий язык с соседями-кочевниками, обмениваясь с ними посольствами. Это подтверждается следующими фактами: Дау-гуң – князь княжества Жин – в 569 году до Р.Х. заключил договор с жуң-ди; через сто лет князь Чжао Сиән-зы отправил Ван Жиаңа послом к жұң-ди для заключения договора о союзничестве и вместе с новыми союзниками разгромил войско княжества Жиң.

Во-вторых, древние китайцы, до того считавшие жұңов и ди дикарями, стали воспринимать их как ровню, заключать брачные союзы, отдавая в жены своих девушек и беря в жены дочерей правителей кочевников. Этому подтверждением описываемое в сведениях источников женитьба Сиәна – великого князя княжества Чин – на девушке из жұң-ди, заключение союза с родичами жены и победа вместе с новыми союзниками над княжеством Жың (Чжен).

В-третьих, владетели крупных княжеств силой приводят кочевых соседей к зависимости и используют войска кочевников как вспомогательные в борьбе со своими основными соперниками. Такой образ действия стал возможным позже, когда княжества обрели значительную силу. Так действовали все семь царств до тех пор, пока царство Чин не объединило остальные царства в единое государство. Ярким доводом существования такого способа действий является то, что около половины терракотовых воинов, найденных в захоронении царя (императора) Чин Ши Хуан-ди, по облику принадлежат к ху (Шың Цүй. Об облике людей из ху среди каменных изваяний в захоронении Чин // Таным тармақтары (Направления познания). А. 1998. 30-37 бб.). Вообще говоря, исторической правдой является то, что царство Чин победило всех своих врагов и объединило Китай в единое государство благодаря военной помощи ху (дикарей).

Теперь для древних китайцев, вступавших разными способами в контакты с кочевниками, заключавших с ними военные союзы, а потому тесно общавшихся с ними, становится естественным, привычным делом различение кочевых племен, их вождей. О том, в каких тесных отношениях древние китайцы состояли с степняками в рассматриваемый период говорят уже два таких факта. Подданные княжества Вей селятся в Си-хы и Шән-жұн вперемежку с местными жұңами. Правитель жұңов и-чүй тайно сожительствует с вдовой князя Чин, от которой имеет двух сыновей.

Китайские историки, повествуя о событиях этого времени, не ограничиваются упоминанием обобщенных названий дикарей жұң или жұң-ди, а упоминают по отдельности разные племена, различают их, указывают конкретное местообитание каждого из них, о чем свидетельствует текст: «миән-жу (дальние), чи-уән-жұң (жұңы горных долин), ди-хуан (ди-свиньи), к северу от гор Чи и Лиән, рек Жин и Чи – племена и-чүй (человечные щитоносцы), да-ли (находящиеся на расстоянии), у-шы (северяны), чүйиән (едящие сушеное мясо), к северу от княжества Жин – племена лин-ху (лесные дикари), лыуфаң (находящиеся внутри многослойной ограды), к востоку от Иән – племена дуң-ху (восточные дикари), шәң-жұң (горные жұңы)». Прежде такого не было. После этого не остается сомнений, что древние китайцы в этот период различали не просто жұңов и ди, но и отдельные племена (народы), на которые они делились. Сведения древних источников убеждают в этом.

Но и в этот период, когда древние китайцы начинают распознавать каждое из племен кочевых соседей, название сюнну не упоминается нигде ни в качестве названия племени, ни в качестве названия отдельного народа. Зато начинает упоминаться название народа дунху, который как один из пары близнецов всегда был рядом с сюнну. Упоминается в источниках и о столкновениях дунху с китайцами. Это значимый вопрос, заслуживающий особого внимания. Потому что есть причины, есть свое объяснение тому факту, что название сюнну нигде не упоминается, при том что название дунху уже вошло в письменные источники. О каких причинах мы говорим? Позже мы специально вернемся к этому вопросу.

Появление на границе Китая

Если сказанное выше соответствует действительности, то нам придется признать еще одну историческую истину, о которой говорится в приводимых сведениях и которая остается вне поля зрения исследователей, незамеченной никем. Честно говоря, мы привели длинную цитату из древнекитайских источников и детально анализируем ее с одной конечной целью – убедиться в этой истине, привлечь к ней внимание читателя.

О какой истине мы говорим? Теперь мы уже можем перейти непосредственно к ее рассмотрению.

Она становится очевидной при попытке объяснить причину, по которой два эрудированных историка древнего времени Сы-ма Цянь и Бан Гу, делая хронологически точный обзор исторических событий с ХХІ в. до ІІІ в. до Р.Х., ни разу нигде не упоминают название «сюнну».

Самое удивительное, оба историка в своих трудах выделяют отдельные, посвященные истории сюнну главы «Повествование о сюнну», но в этих главах вплоть до событий ІІІ в. до Р.Х. ни разу не упоминают сюнну, даже при перечислении мелких и крупных кочевых племен, соседствующих с китайскими княжествами. Почему?

По нашему мнению, есть только один ответ на этот вопрос: древние китайцы до названного времени не знали сюнну, те еще не пришли на границу с Китаем, не успели вступить в контакт ни с одним из китайских княжеств. Именно по этой причине древние историки древнего Китая ничего не говорят о сюнну. В собранных во Дворце материалах, которые они использовали в своих трудах, до определенного времени не было никаких сведений о действиях сюнну. Иначе как можно объяснить, что Сы-ма Цянь и Бан Гу, собравшись писать о сюнну, посвятив им особые главы, ни разу не упоминают о них при описании событий столь долгого периода времени?!

И, напротив, начиная с ІІІ века до Р.Х., особенно к концу этого столетия, оба историка, будто очнувшись от забвения, опомнившись, начинают вновь и вновь, почти в каждом предложении повторять название сюнну, как бы соревнуясь друг с другом. Удивительно то, что они говорят об этих кочевниках не как о ранее существовавшем народе, а как о вновь появившемся и при этом граничащем с тремя царствами. Почему? Случайность или здесь присутствует некая закономерность?

Ответ на эти вопросы имеет особое значение для того, чтобы прояснить – кем были народы сюнну, какова историческая действительность, скрывающаяся за сведениями о сюнну в китайских источниках. Ответ на эти вопросы, как нам представляется, может опровергнуть все сформулированные до этого времени мнения о происхождении народов сюнну и открыть дорогу исследованиям в новом направлении.

Но ученые-востоковеды, занимавшиеся происхождением сюнну, не только не ответили на эти вопросы, они вообще не обратили внимания на побуждающую ставить эти вопросы информацию древних письменных источников. Вследствие этого высказанные некогда кем-то предположения и мнения до сегодняшнего дня воспринимаются как историческая правда и повторяются из исследования в исследование.

Как бы то ни было, не может быть случайностью, чтобы два профессиональных историка древности, намереваясь специально писать о сюнну, при описании событий, происходивших в течении двух тысячелетий, ни разу не упомянули о сюнну или хотя бы не сделали примечание наподобие: «те, кого сейчас называют сюнну, прежде назывались так-то или их предками были те-то». Следует признать, эта странная ситуация должна иметь историческую причину.

Эта ситуация или, правильнее сказать, закономерность возникает, на мой взгляд, из преданности Сы-ма Цяня и Бан Гу своей профессии, из стремления продолжить традиции древних китайских историков, которые считали своим долгом передать сведения, полученные от предшественников, без изменений, в прежнем виде, не пытаясь прибавить к изложению рассматриваемой темы своих, не опирающихся на конкретные факты догадок и предположений. Эта закономерность позволяет нам понять, что древние китайцы до ІІІ века до Р.Х. ничего не знали о народах сюнну и именно поэтому до указанного периода никогда не упоминали их в письменных источниках. Главная причина, по которой два эрудированных историка, перечисляя даже мелкие племена кочевников в период до ІІІ века до Р.Х., ни разу не упоминают знаменитых сюнну, состоит именно в этом незнании, в отсутствии конкретных сведений о сюнну.

Действительно, древние китайцы вплоть до конца ІV в. до Р.Х. не имели никаких сведений о сюнну²⁶. По-настоящему древние китайцы в первый раз встретились с сюнну после завершения периода семи враждующих царств в Центральном крае, т.е. народы сюнну только в это время достигли границ Китая. Это подтверждается сведением в трудах обоих историков «В это время китайцы разделились на семь княжеств, воевавших друг с другом. Три из них граничили с сюнну». Таким образом, упомянув в первый раз в общем контексте вскользь название «сюнну», позднее историки начинают развивать свои мысли о них. В противном случае трудно понять причину, по которой два древних историка, живших во времена расцвета империи Сюнну, непосредственно участвовавших в связанных с ними событиях, взявшись специально писать о сюнну, до определенного момента вообще не упоминают их. Если бы древние китайцы знали сюнну до того, то даже в том случае, что Сы-ма Цянь по каким-то причинам не писал о них, Бан Гу, писавший историю царства Хань – потерпевшего поражение от сюнну, вынужденного в определенный период платить сюнну огромную дань, постоянно жившего в страхе нового нашествия – просто не мог оставить без внимания упоминания о сюнну у предшественников. Это – во-первых.

Во-вторых, нельзя забывать о традиции древнекитайских историков, которые при использовании письменных источников прошлого напрямую, строчку за строчкой переписывали тексты предшественников, а не пересказывали их со своей позиции, как это принято теперь. Актуальность этой традиции подтверждается тем фактом, что Бан Гу слово в слово повторяет приводимые Сы-ма Цянем сведения о сюнну. Из этого можно понять, что не только Бан Гу, но и признанный «отцом истории» Сы-ма Цянь именно таким образом использовал написанное предшественниками, и что в имевшихся в распоряжении Сы-ма Цяня источниках²⁷ о сюнну нигде не упоминалось. Потому что если бы в прежних источниках где-нибудь название сюнну упоминалось, безусловно, Сы-ма Цянь не пропустил бы это, и тогда в его труде при описании событий до конца ІV в. до Р.Х. название сюнну было бы упомянуто. Но этого нет.

И это еще раз подтверждает нашу мысль о том, что древние китайцы до ІV в. до Р.Х. ничего не знали о народе сюнну.

Чтобы рассеять все сомнения, нам кажется необходимым ответить на вопрос, закономерно возникающий у читателя: «Глава «Повествование о сюнну» в трудах Сы-ма Цяня и Бан Гу начинается с предложения «Шун-вэй – предок сюнну – был потомком династии Шиа-хыу-шы». Так почему автор утверждает, что оба историка вплоть до событий ІІІ века ни разу не упоминают сюнну?».

В свою очередь мы должны сказать, что названная глава в трудах обоих историков древности действительно начинаются с этих слов. Но Сы-ма Цянь, называя здесь Шунь-вэя «предком сюнну», всего лишь от своего имени упоминает то, что содержалось в существовавшей изустно в его время легенде, но он при этом не опирается на какие-либо исторические сведения или факты. Именно поэтому в последующем изложении событий ХХІ-ІІІ вв. до Р.Х. он нигде не упоминает сюнну.

Бан Гу же всего лишь повторяет Сыма Цяня. Современный китайский историк Уаң Зуң Вэй так пишет о необходимости для древних историков показать Шунь-вэя в качестве предка сюнну: «Связать между собой через легенду народы, соседствовавшие с царством Чин с незапамятных времен, с одной стороны, было необходимо с точки зрения великого единства, и, с другой стороны, было необходимо, чтобы открыть дорогу взаимным контактам, ассимиляции пришедших с разных сторон в царство Центральной равнины и постоянно направлявшихся на поселение на разных участках некоторых потомков хань и зависимой черни и местных народов» (Уаң Зуң Вій. Особенности народов на северо-западе Китая в эпоху царств Чин и Хань, а также в предшествующий период. «Журнал исследований Западного края». № 3. 1995// Концепции китайских ученых, имеющие отношение к древней истории казахов).

Во-вторых, Шунь-вэй, которого называют «предком сюнну», – сын Цзе-кхоя, последнего правителя из китайской династии Шиа. Он – китаец. После того, как отец Шунь-вэя умер в ссылке (1764 г. до Р.Х.) он с домочадцами и приближенными сбежал к западным жуңам, находился под их покровительством и вел кочевой образ жизни, однако по происхождению он никакого отношения к кочевникам, в том числе к сюнну, не имел. Поэтому он никак не может быть дальним предком сюнну.

Упоминание о Шунь-вэе как предке сюнну весьма напоминает ситуацию, когда китайские историки называли «отцом кыргызского народа» китайского генерала эпохи Хань Ли Линя, попавшего в плен к сюнну и позднее жившего среди кыргызов. Сейчас уже известно, что Ли Линь действительно жил и умер среди кыргызов, но по своему происхождению никакого отношения к этому народу не имел.

В-третьих, древние китайцы во времена династии Шиа называли «жұң» только лишь тибетцев. Шунь-вэй сбежал именно к тибетцам и жил среди них. Династия Шиа в те времена среди соседей знала лишь тибетцев и только их называла «жұң».

Лишь через три столетия древние китайцы узнали о соседних народах, живших севернее Тибета, и начали называть их «жұң-ди». Парное название «жұң-ди» появляется в древних текстах после этого. Как мы уже объясняли, это парное название обозначает не жұңов (тибетцев), а похожие на них дикие народы. Название «жұң» и «жұң-ди» в это время никакого отношения к сюнну и их этнониму не имеют. Жұң-ди – это другие, тюркские по происхождению народы, вновь пришедшие на прилегающие к Центральному краю территории и вступившие в отношения с китайцами, точнее нападавшие на них.О их отношении к сюнну нигде не говорится. Соответственно, и Шунь-вэй никакого отношения к сюнну не имеет.

Поэтому утверждение «Шунь-вэй – предок сюнну» следует воспринимать как проявление «китайского варианта» национального эгоцентризма, присущего всем древним, ранее других достигшим уровня цивилизации народам. Характерным признаком такого эгоцентризма является стремление вывести от себя происхождение всех других народов.

Чтобы правильнее понять это, стоит вспомнить обычай казахских герольдов-шежиреши, которые с целью сохранить народное единство и целостность нации, начинают генеалогии пришлых родов (кірме) с первопредков мощных племен, «превращают» предков пришлых родов в потомков такого первопредка. Например, шежиреши вводят кыргызов, попавших в 1757 году в плен в результате очередного похода Аблай-хана, в аргынский род атыгай, в число потомков одного из 12 сыновей Дауда (Валиханов Ш. 1 т. 1961. С. 207). Или ходжи считают всех казахов потомками араба Анеса – сахаба Пророка Мухаммеда. Если дальше углубиться в историю, можно вспомнить о том, что греки считали скифов потомками Геракла, а евреи – тюрков потомками Ноя.

Вряд ли можно считать компетентным подход к исторической проблеме, при котором не учитываются подобные традиции древних историков, и вместо исследования происхождения сюнну проблема сводится к словам Сы-ма Цяня «Шун-вей был предком сюнну», а затем вся история кочевых племен (народов), вступавших в отношения с древним Китаем начиная с династии Шиа ХХІ в. до Р.Х. и заканчивая династией Чин в ІІІ в. до Р.Х., привязывается к народам сюнну. К сожалению, даже такой знаток истории кочевников как Л.Гумилев, признавая, что «…история древних хуннов с 1200 до 214 гг. до н.э. (за малыми исключениями) не освещена письменными источниками» (Гумилев Л.Н. Хунну. СПб., 1993. Стр. 27), тем не менее все события из истории народов жұң и жұң-ди, описанные Сы-ма Цяном и Бан Гу, привязывает к народам сюнну.

Из-за такой неоправданной, безосновательной идентификации многие китаисты, переводя древнекитайские источники, часто по своему разумению передают слово «ху» (варвары,дикари) как «сюнну». А китайцы в древние времена называли «ху» не только сюнну, но и вообще всех кочевников, обитавших вблизи северной и северо-западной границы древнего Китая. Позднее они включили в смысловое поле термина «ху» и туркестанцев, и персов. Лишь в некоторых ситуациях название «ху» может рассматриваться как вариант названия «сюнну». Забывая об этом, переводчики передают слово «ху» оригинальных древнекитайских текстов как «сюнну», таким образом внося свой вклад в путаницу, создавая ложное впечатление, что название сюнну упоминается в древнекитайских источниках со времен династии Шиа.

Многие исследователи, не имея возможности непосредственно работать с оригиналами древних письменных источников, знакомы с текстами только по таким переводам и потому ошибочно считают, что сюнну с древнейших времен соседствовали с Китаем. Они строят свои концепции на основе такого ошибочного мнения.

Подводя итоги. Древние китайцы до конца IV в. до Р.Х. ничего не знали о народах сюнну. Таким образом, нетрудно понять, что отождествление историками народов, называемых в древних текстах «жұң», «жұң-ди», с предками сюнну безосновательно. Один из знатоков истории китайского «Западного края» Г.Грумм-Гржимайло так пишет о считающихся в науке прямыми предками сюнну народах хяньюнь (в нашем прочтении: шиәниүн) и хуньюй (в нашем прочтении. «шиунжу»): «Ни те, ни другие не были хуннами» (Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т ІІ. Л. 1926. Стр. 80). Это подтверждает наше мнение и доказывает, что историография народов сюнну изначально развивалась в неправильном направлении.

Прежние концепции

Теперь уже всем известно, что по названиям древних народов (кроме самих китайцев – хан-зу), встречающимся в древнекитайских памятниках, очень трудно определить кто они, каково их происхождение. Это касается и сюнну. Как мы уже говорили, корень проблемы в том, что древние китайцы считали все соседствовавшие с ними народы «варварами», «дикарями», намеренно искажали имена людей и названия народов, придумывали для них уничижающие прозвища, которые затем ввели в исторические источники в качестве названий народов. Несмотря на это, исследователи по сей день при выяснении происхождения того или иного народа, делают эти данные древними китайцами названия предметом изучения, не отказываются от угадывания самоназваний древних этносов путем поиска слов, созвучных с китайскими названиями. Так было раньше, так и остается по сей день.

Известно, что ученые всего мира в течение нескольких веков пытаются воссоздать историю кочевников Евразии, в т.ч. восточных тюрков, по китайским источникам. Вообще говоря, знакомство Европы с кочевыми народами на востоке начинается с материалов миссионеров-иезуитов, фиксировавших увиденное и услышанное о кочевниках. Поэтому с их имен начинается история востоковедческой науки. Исследователи по возможности полно используют в своих трудах те разные по объему и значению сведения, что содержатся в записях Малья, Амио, Сибо, Гобиля, Грозье и др. Однако эти сведения о гунну (сюнну) можно охарактеризовать словами известного русского историка ХІХ века Ивана Забелина: «… о происхождении Уннов (в то время многие ученые славяннского происхождения так называли гуннов. – К.С ), об их первом появлении, от их же современников мы знаем только одни басни, догадки и темные слухи» (Забелин И.Е. «История русской жизни с древнейших времен» // Аттила. Историческая библиотека. СПб. 2010. Стр. 255). Речь при этом у миссионеров по большей части шла о западных гунну (сюнну). В первую очередь внимание европейцев было направлено на выяснение происхождения вторгшихся в Европу гуннов, позднее интерес сместился на выяснение связи между гуннами Европы и древними хунну (сюнну) в китайских письменных памятниках. Мнение упомянутого выше Гобиля «Бесспорно те, кого европейцы называют «гуннами», являются «хунну» (Gaubil. Traite de la Chronologie Chinoise. Ed. Sylvestre de–Sacy., 1814. p. 58) было встречено с уважением и вошло в научный оборот.

Но немало и тех, кто был против этого мнения. В это время в Европе труды грека Аммиана Марцеллина, византийского грека Приска, побывавших непосредственно у гуннов, и гота Иордана, превратились в ценные источники информации. Сказанное ими о гуннах считалось истиной. Поэтому доминировало мнение о гуннах, что они захватывают, грабят и уничтожают все на своем пути. Лишь позже, после знакомства с китайскими сведениями начало понемногу формироваться критическое отношение к перечисленным авторам. Тем не менее, первые исследования не выходили за рамки попыток выяснить, кем были обитавшие на северо-западе Китая древние кочевые народы, в разное время называвшиеся по-разному древними китайцами. Если быть более точными, то основные усилия сконцентрировались на гипотезах и предположениях о происхождении народов, называемых «хунну» и «гунн».

Эта тема породила множество, продолжавшихся с середины ХVІІІ до середины ХХ века дискуссий среди востоковедов. Высказывались различные, противоречащие друг другу мнения. Если одни утверждали, что хунну²⁸ и гунны – это один и тот же народ, то другие пытались разделить их, представить как два отдельных народа. Например, одна часть ученых считала, что народы сюнну являются тюркскими, вторая часть считала их монголами, третья – финнами, четвертая – славянами. Они спорили и пытались опровергнуть мнения друг друга. Нашлись и такие ученые, которые распад империи сюнну на северных сюнну и южных сюнну объясняли тем, что северные сюнну были тюрками по происхождению, а южные сюнну – монголами.

Высказаныые учеными гипотезы можно разделить на четыре группы.

Первая группа – это гипотезы тех ученых, которые считали сюнну тюрками. Первым такую гипотезу в середине ХVІІІ века предложил французский ученый Дегинь (Deguignes). Он пытался дополнить труды миссионеров сведениями из китайских летописей, его труд являлся плодом первого подлинно научного исследования происхождения древних кочевников к северу от Китая. Французский ученый отказался от этнического деления и предложил концепцию на основе политической классификации. Суть его вывода такова. «Хунну (сюнну) – общее название кочевых народов, соседствовавших с Китаем с севера; хунну и гунны – единые по происхождению тюркские народы» (Deguignes. Memoire sur L’origine des Huns et de Turks. Paris. 1748. – р. 117). Кроме того, он высказывает предположение, открывающее дорогу новым концепциям: «Разделение империи Хунну на северных и южных (48 г. после Р.Х.), кажется, имеет большое отношение к разделению турецкого государства на Монголов и Татар. Первые – Хунну северные, вторые – южные» (Там же. Стр. 114). Это мнение Дегиня поддержали французские ученые Л. Каен (L. Cahun) и позднее Абель Ремюз. Но в отличие от Дегиня, А.Ремюз считал, что Северные сюнну – это тюрки, а Южные сюнну – это монголы (Ремюз А. Recherches sur les langues tartars. Paris. 1820. р. 243).

Юлиус Клапрот – ученый, написавший ряд трудов с целью доказать тюркское происхождение сюнну. Соглашаясь с мнением своих предшественников о том, что сюнну были тюрками, он анализирует 20 сохранившихся в китайских летописях слов сюнну, доказывает, что сюнну были тюркским народом (Ю.Клапрот. Asia polyglotta. Paris. 1895. р. 23). Это мнение позднее поддержал и прославленный географ Карл Риттер. Повторяя сказанное Ремюзом и Клапротом, он делает вывод: «Они принадлежали к родам многочисленного туркского племени» (Риттер К. Землеведения Азии. СПб. 1850. Стр. 44). Согласился с ним еще один известный географ Рихтхофен. Их аргументация не основывалась на бесспорных доказательствах, однако в их размышлениях был отзвук исторической истины. Наверное поэтому сторонниками концепции о тюркском происхождении сюнну стали известный синолог Ф.Хирт, востоковеды И.Маркварт, В.Радлов, Н.Аристов, Ар.Вамбери и др. На основе трудов этих и других поддержавших их исследователей теория о тюркском происхождении сюнну полностью утвердилась в современной исторической науке.

Вторая группа ученых считает, что народ сюнну имеет монгольское происхождение. Первое мнение против вывода Дегиня о тюркском происхождении сюнну было высказано академиком Г.Палласом через двадцать лет после выхода в свет труда французского исследователя. Г.Паллас считал, что сюнну были монголами. Позднее его мнение было поддержано Бергманом и Нейманом. Нейман, опираясь на приведенную Г.Палласом легенду, считал гуннов ветвью монгольского народа, переселившейся с Востока на Запад и осевшего на Кавказе и в Малой Азии (Нейман. Dіе Volker des sudlichen Russkfyls. – Leipzig. 1847. – р.16). Французский историк Амедей Тьерри, признавая присутствие финнов в составе гуннов, пишет: «Господствующее племя было монгольское, более резко выражающее физический тип азиатов, чем финны» (Амедей Тьерри. Histoire d, Attila et de ses successeurs. – Paris, 1856. – p.11). Позднее к рядам приверженцев гипотезы о монгольском происхождении гуноов присоединились Я.Шмидт, Н.Бичурин, П.Семенов и другие.

Среди представителей второй группы ученых стоит особо отметить труд японского ученого К.Ширатори (Сиратори), пытавшегося определить происхождение сюнну исходя из языка. Ученые из китайских текстов выделяют в качестве принадлежащих языку сюнну 23 слова. Четыре слова из 23 принято считать тюркскими, но Сиратори доказывает, что два из этих четырех слов являются монголо-тунгусскими, а из четырнадцати слов, считающихся монгольскими, лишь одно он относит к тюркским (Ширатори К. Sur Porigine des Hiong–nu Journal Asictique. CII. I,1923. – р.71-82]. Но он не делает анализ этих слов (Позднее Сиратори изменил свое мнение и поддержал мнение о том, что сюнну были тюрками. – К.С.)

Третья группа ученых – это те, кто считает сюнну финнами по происхождению. Это мнение впервые было высказано французским ученым Сен-Мартеном (Saint–Martin). Он критиковал концепцию Дегиня о тюркском происхождении гуннов и предложил гипотезу о том, что предками финнов являлись гунны. Он считал, что «финн»», «гунн», «хунн» – это одно и тоже слово, передающее одно понятие, и писал: «Гунны или финны распространяли свое владычество гораздо далее на Восток и доходили даже до границ Китая, подчинив себе турецкие, монгольские и маньчжурские племена, которые, делаясь их подданными, получили их имя» (Сен-Мартен (Saint–Martin). Histoire du Bas–Empire, Lebeau. T. IV. – Paris, 1824. – p. 62). Эта концепция Сен-Мартена была позднее расширена Вивьеном-де-Сен-Мартеном. Он считал, что концепцию Клапрота нетрудно опровергнуть, «если признать, что первобытные Турки и уральские Финны суть две ветви одного ствола, первоначально бывшего единым» (Вивьен-де-Сен-Мартен. Etudes ethnographiques et historques sur les peoples nomads, que se sont succeed au nord du Caucase dans les dix premiers siecles de notre ere // Nouvelles annals des voyages et des sciences geographiques. 1848, декабрь. – р. 257-306).

Концепцию о финнском происхождении гуннов поддержали финские ученые Кастрен и Коскинен. Кастрен подводит итог своим изысканиям в словах: «Гунны были по всей вероятности предками финнов» (Кастрен. Reiseberichte ubed Briefe. 1856. – р. 9). Коскинен же пишет: «Мы понимаем под именем гуннских народов тех, которые обыкновенно называются финскими и которые русскими называются чудскими, также угорскими народами, но лучше всего могли бы вообще назваться уральскими, хотя это наименование имеет более географический, чем историко-этнографический характер» [Коскинен. Finnische Geschichte. – Leipzig. – р.4). К этой группе ученых можно также отнести известного исследователя П.К.Услара. В своем исследовании он поддерживает концепцию о том, что гунны – это финны, а хунну считает объединением нескольких кочевых народов тюркского и финского происхождения (Услар П.К. Древнейших известиях о Кавказе // Записки Кавказского отд. Географ. общества. ХІІ. – Тифлис. 1881. – С.48).

Аргументация ученых, считающих гуннов – предками финнов, может отличаться, но выводы их в целом близки выводам К.Иностранцева, суть которых можно сформулировать так. По сведениями древних авторов гунны обитали в европейской части современной России. Язык их потомков, до сих пор населяющих эту территорию, не является тюркским. Их язык и имена похожи на финские, поэтому предками современных финнов являются гунны (см.: Иностранцев К. Хунну и гунны. – Л., 1926. – Стр. 74).

Четвертая группа – это те, кто считает народы хунну и гуннов славянскими по происхождению. Основателем этой концепции является болгарский ученый Ю.Венелин. Особенность его исследования состоит в опоре на лингвистические изыскания. По его мнению, гуннские имена звучат по-славянски. Он считает, что гуннское имя Каратон соответствует болгарскому имени Кардан, Баламер – Владимир, Аттила – Тиллан, Бледа – Влад (Венелин Ю. Древние и нынешние болгаре. Т.І. –1829. – Стр. 94). Это мнение было поддержано К.Вельтманом. Он приводит этноним Hunni к форме Kwane, от нее производит слово «кыяне», т.е. киевляне, и делает вывод о том, что Аттила был правителем всей Руси (Вельтман. Аттила и Русь в ІV-V веках. – М., 1858. – Стр.131). Однако Д.И.Иловайский счел эту его гипотезу «мистическим бредом» (Иловайский Д. И. Вопрос о народности Руссов, Болгар и Гуннов // журнал Министерства Народного Просвещения. 1881, май. – С.19). В число исследователей четвертой группы можно включить также И.Е.Забелина, В.М.Флоринского. Забелин считал, что гунны пришли не с востока, а со стороны Ледовитого океана. Выражение «земли за Меотийским болотом» по его мнению подразумевают земли не к востоку, а к северу от Азовского моря. Гунны-хунны – это северные славянские племена (Забелин И. Е. Истории русской жизни с древнейших времен. – М., 1876. Ч.І. – Стр. 218-360). Со своей стороны Флоринский формулирует так: «Вопрос не в имени Гуннов, а в силе, которою Славяне оттеснили Готов, сплотившись в одно политическое тело, а сплотившим элементом не могла быть финская или монголо-татарская орда» (Флоринский В.М. Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни // Изв. Томского универ., 1895. Книга VІІ. – Стр.53-54). В свое время у этой концепции было немало приверженцев.

Чтобы сосредоточиться непосредственно на теме исследования, можно объединить четыре группы ученых в две в соответствии с их позицией.

Первые считают, что народы сюнну (хунну) и гунны имеют общее происхождение. В основном такой позиции придерживаются ученые первой и второй групп, т.е. те, кто связывают происхождение сюнну с тюрками и монголами.

Вторые считают, что сюнну и гунны происходят не от одного, а от двух разных корней. В основном такой позиции придерживаются ученые третьей и четвертой групп, т.е. приверженцы финского и славянского происхождения гуннов.

Как бы то ни было, методология исследования кочевников Евразии и тех, и других не слишком отличаются друг от друга. Все они происхождение кочевников ищут, пытаясь установить сходства в звучании этнонимов и имен людей, сходства в обычаях. И все они, отталкиваясь от своей априори сформулированной гипотезы, пытаются по возможности связать древние народы либо с тюркскими, либо с монгольскими, либо с финскими или славянскими народами.

Исследования, в которых история кочевников – формирование, расцвет и распад созданных кочевниками государств – всесторонне рассматривалась бы с учетом социально-политических и экономических аспектов, такие исследования появляются лишь в начале ХХ века, после введения в научный оборот текстов Орхонских памятников. В числе ученых, внесших значительный вклад в такого рода исследования можно назвать Бахаддина Өгела, Рене Груссе, Г. Грумм-Гржимайло, Н. Кюнера, Л. Гумилева, А. Бернштама, В. Таскина, А, Малявкина, А. Хазанова. История сюнну, название этого древнего народа на протяжении всего ХХ века вызывали большой интерес ученых, однако проблема все еще далека от решения.

В связи с тем, что до середины ХХ века название сюнну зарубежные синологи озвучивали как «хунну, хунны, гунны», такие ученые как Дегинь, Ховрос, Нейман, К. Иностранцев, Н. Кюнер, В. Бартольд, Л. Гумилев, А. Бернштам и другие склонялись к тому, чтобы выводить значение этнонима сюнну (хунну) из монгольского слова «гун», передающего понятие «человек».

Казахские историки придерживаются этого же мнения. Они настолько уверены в своих выводах, что не пытаются проблематизировать как иностранные исследователи, а превращают гипотезу в научную истину, вводят в историю название «гун» в качестве самоназвания конкретного народа. Сейчас сюнну называют «народом гуннов» и в академических трудах, и в учебниках, и в отдельных исследованиях. Некоторые из историков настолько «преуспели» в поисках слов, сходных по созвучию и сходству значений с названиями, встречающимися в китайских текстах, что уже успели «казахизировать» практически все этнонимы и имена сюнну и усуней (Взгляните на посвященные теме исследования, изданные после обретения независимости. – К.С.)

Все это просто догадки, далекие от истины и не имеющие никакого научного обоснования. Уже известный русский востоковед, чуваш по происхождению Никита Яковлевич Бичурин (Йакинф) понял и доказал ошибочность попыток раскрыть смысл названий в китайских летописях и построить на этом основании какую-либо концепцию, опираясь лишь на сходство слов и созвучие. Но к огромному сожалению, авторитет исследователей, пытающихся выяснить происхождение кочевых народов древности путем анализа встречающихся в китайских летописях названий, отталкиваясь от сходства слов и фонетических созвучий, остается непререкаемым, а созданные таким образом концепции правят в науке вот уже в течение двух столетий. Нет поэтому и ученых, которые бы придавали значение тому, что доминирующая методология анализа встречающихся в китайских летописях названий на основе сходства слов и фонетических созвучий не дает никаких результатов. Более того, формирующиеся таким образом сомнительные выводы порождают цепную реакцию, все более увеличивая количество ошибок. Никто не желает сойти с проторенного пути, проложить новую тропинку по целине. Поэтому и попытки занимавшихся историей народов сюнну историков всего мира, направленные на выяснение тайны названия «сюнну», не привели к единому знаменателю, противоречия во взглядах и позициях остаются нерешенными.

Чтобы высказанные ниже идеи были поняты правильно, в подлинном их значении, следует обратить особое внимание на тот факт, что как показывают последние исследования, древние китайцы не всегда искажали с целью уничижения самоназвания соседних народов или придумывали для соседей новые, унизительные названия, в некоторых случаях они старались по возможности точно передать названия народов и человеческие имена. В таких случаях они транскрибируют звучание самоназвания соседних народов с учетом особенностей своего языка. Например, Бумын – Туман, каган – кыхан, река Онгін – Ыгын шуй («шуй» – вода на языке ханзу) и т.д.

Однако это обстоятельство все равно не гарантирует правильность метода, при котором значение названия проясняется только на основе фонетического созвучия и сходства смыслов слова. В каждом отдельном случае нужно иметь в виду период, время, в которое было зафиксировано или создано название, конкретную историческую ситуацию, в которой это произошло, а также его понятийный смысл. По всей видимости необходимо условно различать три периода, когда создавались названия в древнекитайских источниках.

Первый период охватывает временной отрезок от древнейших времен междуусобной вражды множества китайских княжеств до их объединения в семь царств, воюющих друг с другом. Все названия, данные кочевым народам в китайских памятниках этого периода, не имеют никакого отношения к самоназваниям кочевников, являются уничижительными прозвищами, выражающими презрение древних китайцев к соседям-«дикарям».

Второй период охватывает отрезок от начала войн семи сражающихся царств, образовавшихся из множества мелких княжеств, до средних веков. В этот период в китайских источниках наряду с сохранением прежней традиции уничижительного называния кочевых соседей наблюдается тенденция по возможности точно передать звучание названий некоторых отдельных родов, племен и народов, которые древние китайцы начали узнавать. Конечно, результат такой передачи, транскрипции названий трудно назвать точными, однако очевидно стремление к ней.

Третий период охватывает период со средних веков и до недавнего по историческим меркам падения династии Чин (Цинь) в 1909 году. В этот период в китайских источниках сохраняются прежние, обобщенные названия кочевых народов наподобие жұң, ди, ху, ли, но в то же время очевидно стремление правильно, разумеется с учетом возможностей китайского языка, передать собственные названия ставших известными в этот период народов, имена. Этнонимы и имена или хотя бы их первые слоги передаются максимально точно (например, тюрки – тужиө, тюргеши – тучишы, Бильге – Бижиа и др.).

Также следует здесь отметить, что в ряде случаев древние китайцы переводили дословно на свой язык смысл некоторых названий и имен. В основном это характерно для конца второго и для третьего периодов. Например, имя кагана Аққас (Белая бровь) передается как Бәй-мей («бәй» – белый, мей – «бровь), гора Алтын (Золото) – «Жиң-шән» («жиң» – алтын, шән – гора) или Иссык-куль (Горячее озеро) – «Жы-хәй» («жы» – горячий, «хәй» – озеро).

Ученые, исследующие историю контактировавших с Китаем древних кочевников, должны всегда иметь в виду сказанное выше и при выяснении истинной природы названий и имен в древних текстах уметь точно определить, каким путем они были образованы – намеренно искажены, транскрибированы или путем перевода смысла. Без этого любой исследователь, пытающийся найти значение имен и названий кочевых народов и стран в китайских летописях, обречен на ошибку. В истинности этого предупреждения можно убедиться на опыте исследователей истории сюнну.

Чтобы не бросать тень на истину, быть точным в своих исторических изысканиях, исследователь должен не просто придавать особое значение рассмотренному выше обстоятельству, но и обладать обширной эрудицией, владеть древней иероглифической письменностью, понимать до тонкостей языки (в данном случае, например, китайский и тюркский языки), прекрасно знать историю древнего Китая и его кочевых соседей с тем, чтобы иметь возможность рассматривать их в сравнении.

Признавая значительные с точки зрения этих требований недостатки в своей квалификации, я все-таки хотел бы предложить вниманию читателей плоды своих размышлений относительно происхождения сюнну и названия народа. Это результаты изысканий во время двухлетней работы в Пекине, проведенной в тесном общении с китайскими профессиональными историками и лингвистами, детальных консультаций у них о значении отдельных слов и иероглифов в древних текстах, имеющих отношение к названиям древних кочевых народов, именам людей и истории вообще, а также сравнительного анализа полученных в Китае знаний с имеющимися у нас оригинальными текстами, переводными источниками и исследованиями.

Как мы уже показывали, в свое время были высказаны самые разные мнения о происхождении народов сюнну, имели место ожесточенные научные дискуссии, однако к единому мнению исследователи так и не пришли, каждый остался на своих позициях. Тем не менее заметно, что в последнее время в официальной исторической науке начинает доминировать концепция, согласно которой народы сюнну происходят от древнейших тюрков (прототюрков), а народы дунху – от древнейших монголов (протомонголов) (см., например: Б. Өгел. Ұлы ғұн империясы (Великая империя гуннов). I кітап. – Алматы, 1998). Нетрудно понять, что в основе этой концепции находится утвердившееся в науке предположение о том, что далекими предками тюрков являются сюнну. Это предположение сформировалось в результате расшифровки текстов Орхоно-Енисейских памятников, содержание которых позволило вписать в книгу мировой истории главу «Тюркский мир», а затем открыло возможность всесторонне исследовать историю средневековых тюрков. Это в свою очередь укрепило уверенность исследователей, в особенности исследователей тюркских народов, после распада СССР и обретения независимости устремившихся познать свое происхождение и историю, в том, что сюнну имели именно тюркское, а не какое-либо другое происхождение. В этой ситуации в научном обороте название «тюрк» стало постепенно вымещать название «сюнну», а название «монгол» – название «дунху», несмотря на отсутствие необходимых для этого научных, опирающихся на конкретные сведения оснований.

По нашему мнению, эта концепция все еще остается простым предположением, родившимся в результате недостаточно глубокой проработки проблемы, интерпретации имеющихся сведений с точки зрения закономерностей развития событий не древнего, а более позднего времени. Предположение это возникло не столько как результат научно обоснованных размышлений, сколько из подмены действительного желаемым. Следует прямо сказать, что причина этой ситуации в том, что многие исследователи вместо того, чтобы погрузиться в сведения древнекитайских источников и последние научные труды по теме, вдуматься в смысл каждого слова, убедиться самим в истинности предлагаемых выводов, увлекаются высказанными некогда кем-то ошибочными мнениями и превращают их в научную догму. Иначе невозможно объяснить, почему создатели таких сомнительных концепций закрывают глаза на известные исторические сведения.

Многотысячелетняя история свидетельствует о существовании народов со схожими судьбами, единых по происхождению и языку, в течение многих веков кочующих вместе по опасным и трудным тропам истории. Народов, которые то объединяются, то сражаются друг с другом, в мирные периоды вместе пасут скот и вступают в брачные союзы, в период междуусобиц воюют с невиданным ожесточением, заливая Великую Степь братской кровью. Отсутствующие об одном из таких народов сведения всегда можно пополнить сведениями из истории другого. Попытка рассматривать истории таких народов-братьев по отдельности равносильно отказу по собственной воле от истины. Одной из таких близнечных пар народов в кочевой истории являются татаро-монголы, описываемые историками Востока, такими как Рашид ад-Дин, Хондемир, Абульгазы и др., а также народы дунху-сюнну, упоминаемые в древнекитайских памятниках, например в «Исторических записках» Сы-ма Цяня, в «Истории династии Хань» («Книге Хань») Бан Гу и др.

Эти народы, упоминающиеся вместе с тех пор, как они стали известны истории, изживающие общую судьбу, являются родственными по происхождению и языку. Наверное по этой причине ряд ученых во главе с известным русским востоковедом Н.Я.Бичуриным уже в ХІХ веке проведя параллель между «неразлучными» парами татаро-монголов и дунху-сюнну, детально исследуя исторические события, в которых приняли участие эти народы, раскрывая их единство, пришли к выводу, что древние китайцы называли «сюнну» древних мынгулов, а «дунху» – древних татар.

Этот вывод, конечно, не решил полностью проблему происхождения народов сюнну-дунху, но, как представляется, он не так далек от истины. В свое время и мы рассматривали достаточно подробно эту проблему в книгах «Алтын тамыр» («Золотой корень») и «Қазақ қазақ болғанға дейін» («До того, как казахи стали казахами»), выразили свое согласие с выводом Н.Я. Бичурина (Қ. Салғараұлы. Қазақ қазақ болғанға дейiн («До того, как казахи стали казахами»). – А., 1998. –25-33, 155-160 бб.).

Однако в последующем некоторые исследователи, не затрудняясь опровержением данной концепции или доказательством своей собственной, без каких-либо обоснований ввели в научный оборот гипотезу о том, что «сюнну – это древнейшие тюрки, а дунху – древнейшие монголы»²⁹. В результате тюрки и монголы наконец «обрели своих предков» в древнекитайских текстах, а один из древнейших народов – татары – оказались «сиротами», не ведающими о своем происхождении и предках. Характерно, что никто не воспротивился этому, не выразил сомнения.

Честно говоря, в этой распространившейся в последние годы в истории концепции достаточно сомнительных моментов, порождающих вопросы, на которые хотелось бы получить ответы. Один из них таков. В устной истории рассказывается о близнечной паре – Монгол и Татар – сыновей хана Аланши, которые в письменной истории предстают как два братских народа, в течении столетий кочевавших вместе, живших то в мире, то воевавших, поочередно побеждавших в междуусобной борьбе, всю свою историю пытавшихся покорить другой, так что названия этих народов постоянно упоминаются в мировой истории в паре как «татаро-монголы». Если один из этих народов-близнецов – монголы – отождествлены с дунху древнекитайских источников, то почему второй «близнец» – татары – остается в стороне, якобы неупомянутым в этих древнекитайских текстах? Вообще говоря, на основе каких фактов тюрки были отождествлены с одной из двух ветвей древнего древа, т.е. с сюнну, а монголы – с другой, т.е. с дунху?

Из хода размышлений многих исследователей заметно, что они считают современные тунгусские народы потомками древнего татарского народа. В таком случае как быть с доказанным, утвердившимся в науке представлением о том, что монголы и татары – родственные по происхождению и языку народы? Разве лингвисты, классифицируя языки, не относят тунгусский язык к тунгусо-маньчжурской – а не тюркской и не монгольской – группе?

Таких вопросов, возникающих один из другого, существует множество. Но ни на один из них нет конкретного ответа.

Отсутствие ответов вызывает особый интерес, требует выяснить: кем был народ, который древние китайцы называли сюнну и каким было их изначальное самоназвание. Чтобы наконец найти правильный ответ на вопросы, следует понять, что до конца ІV века до Р.Х. древние китайцы ничего конкретного о народах сюнну не знали. К этому убеждению мы пришли, связав между собой имеющиеся источники, пересмотрев их и проанализировав в сравнении.

Мы считаем, что современное представление о народах, в китайских летописях до конца ІV века до Р.Х. называвшихся «жұң-ди», позднее «ди», как о предках сюнну не соответствует исторической истине. Эти народы действительно были тюркоязычными. Но они не были сюнну. Сюнну переселились на границы Центрального края в тот момент, когда Китай был поделен на семь царств. Территория, которой владели сюнну, граничила лишь с государствами Чин, Иән и Жау. Три царства, о которых Сы-ма Цянь пишет «В это время Китай разделился на семь враждующих между собой царств. Три из них граничили с сюнну», это и есть перечисленные нами государства.

Немного о «Западном крае»

Чтобы правильно понять сведения китайских источников о народе сюнну, не будет лишним коротко остановиться на смысле, который древние китайцы вкладывали в название «Западный край»³⁰. Термин этот часто встречается в древних источниках и существует с древнейших времен. Древние китайцы подразумевали под этим географическим названием территорию, которой владели все соседствующие с Китаем с запада и северо-запада некитайские народы. В связи с этим во многих случаях географическое название «Западный край», означающее определенную территорию, и этноним «ху», означающий обитателей этой территории, переплетаются, означая единое понятие – «некитайские, дикие народы и их местообитание».

Это что касается ситуации в целом, однако для правильного формирования представления следует сказать, что в разные периоды истории представления древних китайцев о Западном крае отличались. Если рассматривать в совокупности несколько отличавшиеся по смыслу при разных династиях понятия, то до эпохи Хань представления китайцев о Западном крае ограничивались прилегающими с запада к Центральной равнине землями кочевых племен, находившихся в постоянном контакте с древними китайцами.

Начиная с эпохи Хань, территория, охватываемая понятием «Западный край» постепенно расширяется на запад, включая уже земли туркестанцев и персов. Например, в труде «Последняя книга Хань. Повествование о Западном крае» указывается: «Государства Западного края протянулись с востока на запад более, чем на шесть тысяч ли, а с юга на север – более чем на тысячу ли… На севере и западе они граничат с сюнну и усунями, на юге и востоке их окружают высокие горы, посредине течет река» (Крюков М.В., Переломов Л.С., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы в эпоху централизованных империй. – М., 1983. – Стр. 125).

Как известно, подобное представление о Западном крае сформировалось у древних китайцев благодаря Жаң Кянью – послу царства Хань к юэчжи – много лет проведшему в плену у сюнну, бежавшему из плена и по возвращении на родину, рассказавшему о многочисленных городах и государствах на западе от Китая, которые он видел своими глазами или о которых он слышал. В этом смысле Жаң Кянья можно назвать китайским Колумбом, открывшим для соотечественников Западный край. По всей видимости, до его путешествие древние китайцы никакого представления о землях и народах к западу от Центральной равнины, за исключением кочующих в непосредственной близости племен, не имели.

С начала планомерного захвата царством Хань соседних земель и в эпохи последующих царств территории, прежде относившиеся к Западному краю, постепенно стали превращаться во внутренние территории Центрального государства. В ходе такого процесса древнее понятие понемногу меняло смысл. С ходом времени восточные границы Западного края постепенно смещались на запад, а западные пределы передвигались еще дальше в том же направлении.

По всей видимости, поток народов, скотоводческих племен, мигрировавших с востока на запад и с запада на восток в Западный край с древнейших времен, никогда не прерывалась. До расцвета царства Хань среди таких миграций более многочисленными были передислокации с запада на восток. Известный турецкий синолог Бахаддин Огель – автор двухтомного исследования об истории сюнну – приводит опирающееся на китайские источники мнение знаменитого немецкого востоковеда Отто Франко о таких миграциях. «Эти племена с бескрайних плато, засушливых равнин и густых лесов Внутренней Азии текли бесконечным потоком. В древние времена эти племена, преодолевшие высочайшие горы Азии, китайцы называли обобщенными названиями, такими как «жұң» и «ди». С того времени, как в Китае были основаны такие крупные государства как Шан и Чжоу, стали разнообразнее и названия, которые давались чуждым народам» (Бахадин Өгел. Ұлы хун империясы.Ал., 1998. – 24-б.). Из этого можно прояснить два момента относительно народов, переселявшихся с запада на территорию так называемого «Западного края».

Во-первых, сведений о том, какие конкретно племена и народы переселялись, в труде не приводится, однако указывается, что шли они с просторной равнины Внутренней Азии.

Во-вторых, ясно, что в этот период, особенно в эпохи государств Шаң и Чжоу древние китайцы часто вступали в контакт с пришлыми народами, начались поездки китайцев к кочевникам и кочевников к китайцам. Повторимся. Во времена огромного множества мелких княжества, постоянно занятых междуусобной борьбой, китайцы не знали ничего конкретного о своих кочевых соседях, да и возможности такой у них не было. Лишь в эпоху крупных государственных образваний – царств Шан и Чжоу – возникает необходимость и возможность вступить в дипломатические отношения с соседними народами. Поэтому древние китайцы, прежде обобщенно называвшие своих соседей со стороны Тибета «жұң», а соседей с северо-запада – «ди», теперь, вступив в реальные отношения с ними, начинают понимать, что речь идет не об одном народе, а о многих племенах и родах, и с прежним высокомерием дают каждому из них придуманные самими китайцами унизительные названия. Об этом свидетельствуют слова О.Франко «…увеличилось и количество имен, которые давались чуждым народам». Это мнение подтверждают и сведения древних исторических источников Китая.

Мы подробно повторяем сказанное прежде, чтобы показать: до сюнну и после них никогда не прерывалась цепочка кочевых племен, мигрировавших в разное время с запада на восток в «Западный край», временами объединявшихся и распадавшихся, перемешивавшихся между собой. Истинность этого утверждения подтверждается и письменными источниками того времени, и результатами археологических исследований современности.

Древние китайцы называли соседей-кочевников обобщенно «жұң-ди», «ди», однако это не означает, что те, кого так называли, являлись одним народом. Их точное происхождение неизвестно, в источниках оно не дифференциируется. Авторы древних текстов и не ставили цели выяснить, проанализировать «кто есть кто». Китайцы, считавшие все окружающие их народы дикарями, считали излишним вникать в тонкости, различать и по отдельности называть племена дикарей. Поэтому ни в одном из древних текстов до эпохи Хань не найдется ни одного сведения о названиях кочевых племен, о фактах их объединения или отделения, хотя вся история кочевников по сути состоит из таких процессов (Здесь речь идет только о древних письменных источниках. – К.С.).

Некоторые княжества (царства), граничившие с мигрировавшими по разными причинам из Центральной Азии на восток кочевыми племенами, в свое время давали кочевникам различные уничижительные названия, например, в эпоху Шиа «шиуңжыу» («продающие вяленое мясо»), в эпоху Иң – «гүйфаң» («сторона дьяволов»), в эпоху Чжоу – «шиәниун» («преданные собаки»). Такие названия никакой информации ни о природе, ни о происхождении народов, так называвшихся китайцами, не дают. Приведенные названия позволяют строить хоть какие-то догадки лишь о том, кем были «гүйфаңы», да и то не столько по названию, сколько опираясь на некоторые косвенные сведения. В современном словаре названий древних народов Китая говорится о том, что народ «гүйфаң» делился на «чы-ди» (красный ди), «бәй-ди» (светлый ди) и чаң-ди (большой или великий ди) (Точно используемый словарь древнего китайского языка. Народное издательство Хынән. 1986. С. 184).

Очевидно, что древние китайцы подобным образом делили один народ, опираясь не на различия во внешнем облике. Такое «цветовое» деление древними китайцами одного народа в точности соответствует разделению древних кипчаков в соответствии с четырьмя направлениями света: восток – «синий (небесные)» или «великая сторона», запад – «белый, светлый» или «младшая сторона», север – «черный», юг – «красный». Это совпадение и обычай древних китайцев иногда переводить значение чуждого этнонима на китайский язык позволяют предположить, что в древности племена древних кипчаков – «красные кипчаки», «белые или светлые кипчаки» и «синие (небесные) или великие кипчаки» – переселились к границам китая, и именно они являлись племенами чи-ди, бәй-ди и чаң-ди народа гүйфаң в древнекитайских источниках. О других кочевых народах, упоминаемых в китайских летописях, вообще невозможно строить хоть какие-то предположения.

Следующие слова Сы-ма Цяня о происхождении сюнну говорят о многом: «… не было возможности выяснить их (сюнну) родословие, древних предков. Лишь во времена Мау-дуна гунны (сюнну) поднялись по-настоящему, взяли власть над всеми северными инородцами (ху) и встали вровень с Жунго на юге. Лишь после этого появилась возможность зафиксировать на бумаге их происхождение, генеалогию народа, чины и звания» (Сы-ма Чиән. Исторические записки. Смотрите: «Жуңго тарихнамаларындағы қазаққа қатысты деректер» («Сведения в исторических трудах Жунго, имеющие отношение к казахам»).Пекин. Издательство национальностей. 1998. Стр. 79).

В этих словах отражена правда того времени. До определенного периода у китайцев не было возможности записать сведения о происхождении и истории не только сюнну, но и любого другого кочевого народа. Если, как признается Сы-ма Чиән у китайских историков «не было возможности выяснить их (сюнну) родословие, древних предков» в период, когда китайский народ объединился, стал управляться из одного центра, летописи всех правящих династий были сведены в одну систему, и история начала писаться по-новому, то само собой разумеется, что в предшествующий период, когда китайский народ был поделен на множество боровшихся друг с другом княжеств и когда под вопросом было само существование китайской государственности, у летописцев не было никакой возможности записывать происхождение соседних народов, тем более считавшихся дикими. В подтверждение этой очевидной истины мы приводим слова не случайного человка, а «отца китайской истории» и очевидца расцвета сюнну Сы-ма Чиәна.

Итак, мы уже говорили, что до конца ІV века до Р.Х. сюнну на границе Центральной равнины не было, соответственно народы «жуң-ди» и «ди», которые считаются в науке предками сюнну, прямого отношения к сюнну не имеют. Теперь наступил момент выяснить, кем на самом деле был народ, называвшийся в китайских источниках «сюнну».

Нам теперь следует обратиться к истории и происхождению всем известных татаро-монгольских народов с тем, чтобы понять, кто из ученых ближе к истине: те, кто утверждает, что упоминаемый в китайских источниках народ сюнну – тюрки, а дунху – монголы, или же те немногие историки, кто не согласен с указанной выше концепцией и считает, что сюнну – это монголы, а дунху – татары. Вряд ли будет достойно ученого, не зная, кем были татары и монголы, откуда и куда они пришли, доказывать под влиянием мнений предшествующих исследователей, что сюнну – тюрки (или монголы) или же дунху – монголы (или татары).

Мы уже говорили, что ортодоксальная история, когда дело касается происхождения того или иного кочевого народа Евразии, вместо того, чтобы четко ответить на вопрос, предпочитает отнести проблему к нерешенным, тем, по которым общего мнения еще не сформировано. Это касается и происхождения монгол и татар. Отсутствие конкретных письменных сведений о древней истории этих народов или их недостаточность – таков стандартный ответ. И это действительно так, на первый взгляд. Однако можно ли утверждать, что единственная причина нерешенности проблемы – недостаточность или отсутствие сведений? Как нам представляется, главная причина, по которой вопрос о происхождении монголов и татар, так же как и остальных кочевых народов, не находит ответа, кроется в другом.

Мы уже говорили и повторимся здесь: суть проблемы в том, что сомнительные, примитивные представления о ранних кочевниках как дикарях, сформировавшиеся у древних оседлых народов вследствие их незнания сути и природы кочевничества, европейская наука Нового времени, пользуясь своим преобладанием, навязала в качестве научной истиной. Это насилие над истиной сковало сознание исследователей, лишило их способности воспринимать реальность, искать неизвестное, обрекло на топтание на одном месте. Это особенно сильно ощущается при сравнительном анализе прежних исследований.

Чтобы лучше понять эту ситуацию, приведем аналогию. Европейцы навязали всему миру термины, определяемые их собственным расположением и противоречащие всякой логике для других: «Дальний Восток», хотя для восточных стран этот регион, что называется, «рукой подать», и «Ближний Восток», несмотря на то, что этот регион весьма далек от восточной оконечности материка. Точно также европоцентристская наука «волевым решением» поделила кочевников Великой степи на две части. Народы, обитавшие в западной части Степи, – скифы, саки, сарматы – были объявлены полностью индоевропейскими, а тюркам и монголам «позволили владеть» восточной частью Степи, да и то не полностью, а лишь теми краями, куда «не ступала нога» саков. Нерешаемость проблемы происхождения и ранней истории кочевников древности определена этой «научной догмой».

Основы изучения истории кочевых народов были с самого начало сформированы с европейских позиций в опоре на письменные сведения носителей этой позиции, поэтому последующие исследователи не смогли выйти за рамки, очерченные европоцентристской наукой. Ученые до сих пор смотрят на объект своего исследования с этих позиций, подходят к проблеме с европейской меркой. Сведения устной истории кочевников в расчет не принимаются. Стало привычным начинать отсчет реальной истории любого из кочевых народов лишь с того момента, как народ этот становится известен европейцам. Все, что было до того, рассматривается как собрание мифов и легенд.

С ходом времени становится все более очевидным, что написанная с позиции доминирования оседлых народов древняя история кочевников имеет слишком много «белых пятен», нераскрытых пластов, запутанных узлов. Выводы и мнения, высказываемые об истории современных тюрко-монгольских народов, не могут влиться в одно русло, продолжают оставаться разнонаправленными и противоречивыми именно поэтому. Одна группа ученых (Баскаков, Малов, Гумилев и др.) считают сюнну предками тюрков, а другая группа (Бичурин, Шмидт, Доржсурэн, Сухэбатор и др.) утверждает, что потомками сюнну являются современные монголы.

Имевшие в свое время место многочисленные дискуссии не помешали утвердиться в науке мнению о том, что прототюрки и протомонголы, пусть и обладавшие лишь восточной частью Великой Степи, тем не менее являются предками всех существующих на земле современных тюркских и монгольских народов. И за это спасибо, так как все эти современные народы, включая тюркские, вполне могли «оказаться» только лишь монгольскими по происхождению. Ведь в ХІХ веке академик Российской академии наук П.С.Паллас при поддержке И.Я.Шмидта и Н.Я.Бичурина доказывал, что со второго тысячелетия до Р.Х. и по сию пору (т.е. вплоть до ХІХ века) в восточной части Великой степи, т.е. в Центральной Азии обитали и обладали правом автохтонности только лишь монголские народы. И эта концепция была принята мировой научной общественностью.

Действительно, мировая история могла вообще остаться в неведении о том, что в древние времена на Востоке существовали тюрки, если бы не были расшифрованы письмена на каменных памятниках в долине реки Орхон, и таким образом не обнаружились бы неопровержимые, высеченные на камне свидетельства тюркской цивилизации древности. Если бы не Орхонские надписи, современные тюркские народы вполне могли бы в исторической науке рассматриваться как одна из ветвей монгольских – в современном понимании – народов. К счастью, благодаря высеченным в камне надписям мир узнал о том, что народ, называвший себя тюркским, создал в сердце Центральной Азии в VІ веке после Р.Х. крупнейшее степное государство «Мәңгі ел» (Вечный ел), и что тюрки около трех веков правили на обширнейшей территории. После этого историки были вынуждены в паре с этнонимом «монгол» использовать – в качестве ведущего – этноним «тюрк».

Так в научный оборот было введено новое устойчивое словосочетание «тюрко-монгольские народы». И после этого в исторической науке утвердилась ошибочная теория о том, что тюрки вышли в VІ веке с Алтая и, двинувшись в завоевательный поход на Запад, распространились на просторах Евразии. Из-за этой ошибочной, искусственной, не соответствующей исторической действительности теории, упоминаемый в китайских источниках народ сюнну был отождествлен с тюрками, а дунху – с монголами. Таким образом, татары, всегда упоминавшиеся в устной степной истории в связке с монголами как братья-близнецы – «татаро-монголы», «уступили» свое законное место тюркам, а сами «были выселены» к тунгусам. Два братских народа с общим языком – татары и монголы – в течение многих веков «стремя к стремени» странствовавшие по тесным тропам кочевой жизни, вместе преодолевавшие опасные перевалы исторической судьбы, «разлучились, оказались» чужими друг другу народами под невыносимым давлением авторитета европейской науки. Ведь по определению лингвистов, тунгусский язык входит в алтайскую языковую систему, однако не относится к группе тюрко-монгольских языков (Баскаков Н.А. Алтайская семья языков и ее изучение. М. 1981. Стр. 14-15).

По моему убеждению, история древних кочевых народов, в том числе и тюрко-монголов, остается темной и запутанной не столько из-за недостатка или отсутствия сведений, сколько вследствие изначально ошибочных теорий. Эти ошибочные теории, введенные в науку и поддержанные европоцентристски настроенными учеными, являются закономерным продолжением зародившегося в древности и окрепшего в ходе средневековых Крестовых походов эгоцентричного высокомерия оседлых народов, считавших себя первенцами цивилизации. К огромному сожалению, эти ошибочные теории продолжают доминировать в исторической науке, не испытывая никаких трудностей.

Сейчас ни для кого не является секретом, что такое искажение прошлого, на самом деле, отрицательно влияет на познание истории не только кочевников, но и самих оседлых народов. Радует то, что некоторые написанные в соответствии с новым духом времени качественные исторические исследования и аналитические обзоры начали раскрывать, как были искусствено сформированы ложные представления порочной, бессильной найти путь к истине исторической науки. Мы и сами в ходе сравнительного анализа оригинальных исторических источников убедились, что в истории тюрко-монголов таких ложных представлений более, чем достаточно.

Не вызывает сомнения, что разделение татаров и монголов – родственных, относящихся с древних времен к числу тюркоязычных народов – «превращение» в науке одного из них в тюркский, а другого – в тунгусский народ, так же как и превращение одного из двух братских народов китайских летописей сюнну в тюрков, а дунху – в монголов, все это следствия порочных искусственно созданных представлений. Ведь татары и монголы в устной степной истории изображаются как два сына-близнеца тюркского хана Аланши, в письменной истории они на протяжении многих веков кочевали по соседству, иногда воевали, иногда замирялись, в результате войн побежденный народ иногда оказывался в составе народа-победителя, так что время от времени они вместе назывались татарами или монголами, а потом опять образовывали два независимых государства. Если бы не ложные теории, то в науке давно утвердилась бы очевидная историческая истина, сюнну были бы признаны мынгулами, а дунху – татарами. К сожалению, до такого признания еще очень далеко. А потому первоначальная истории кочевых народов остается основанной на ошибочных построениях, и мы все еще путаем один народ с другим.

Поэтому наш рассказ теперь будет о сохраняющейся в истории кочевников путанице, о ее причинах и следствиях. В нашем повествовании мы будем отличать древних мынгулов от последующих монголов. Чтобы быть правильно понятыми, необходимо четко артикулировать: мынгулами мы называем народ в трудах древних историков Востока, а монголами – как принято в современной науке – более поздних кочевников. Начнем с древних мынгулов.

Мынгулы – исконная ветвь тюркского древа

Закономерно, что любой современный народ – будь-то многочисленный или малочисленный – связывает свой исток с начальной историей всего человечества. Эта закономерность характерна и для мынгульского народа. Поэтому повествование о происхождении мынгулов мы начнем с общего для всех народов первоначала, а анализ – с того момента, как они стали известны в качестве отдельного народа. К сожалению, привязанные к письменным источникам исследователи прошлого и настоящего ограничивают исследование древней истории мынгулов средними веками, оставляя без внимания, не придавая должного значения их собственной, оформленной как генеалогия истории, сохранявшейся в народной памяти, передававшейся от поколения к поколению изустно.

Вследствие этого древняя история мынгулов рассматривается лишь на основе недавней по историческим меркам истории Монгольской империи ХІІІ века. Документальные данные начинаются со сведений о происхождении Чингис-хана. Несколько ограничивающихся сведениями об истории Монгольской империи произведений, таких как «Сокровенное сказание монголов», «Алтан тобчи», «Ердэнийн тобчи», «Шара туджи», «Цаган түүхэ», а также записи иностранных миссионеров, путешественников, послов, купцов, начиная со времен Чингис-хана, воспринимаются в качестве основных источников о происхождении народа. Именно на этой основе построены все выводы.

На основе таких сведений можно составить представление о истории мынгулов со средневековья, однако выяснить их происхождение невозможно. Ни в одном из названных письменных источниках никаких сведений о древних мынгулах и их происхождении нет. Данные некоторых исторических трудов, имеющие хоть какое-то отношение к происхождению мынгулов, остаются без внимания, объектом исследования в этих трудах являются лишь сведения о более позднем монгольском народе. Например, в научной среде очень высоко оцениваются сведения о монгольских народах, содержащиеся в единственном в своем роде труде Рашид ад-Дина (1247-1318 гг.) «Сборник летописей» («Жами ат-тауарих»), однако сведения этого же труда о происхождении мынгулов остаются без внимания, не обсуждаются с научной точки зрения. В действительности же это первый в мире сохранившийся до нашего времени уникальный труд, в котором зафиксированы ценные сведения устной степной истории (УСИ).

Автор труда Рашид ад-Дин Фазлаллах ибн Абуль-Хайр Али Хамадани – очевидец расцвета Монгольской империи, визирь прямых потомков Чингис-хана ханов Газана и Олжайту.

Здесь следует прояснить один момент. В качестве автора «Сборника летописей» (1300-1310 гг.) упоминается один человек, но на самом деле это плод коллективного труда. Один из просвещенных правителей своего времени Газан-хан отдавал себе отчет в том, что монголы, покорив чужой народ и правя им, постепенно растворяются в нем, ассимилируются, лишаются своего языка, религии, обычаев и традиций предков, персизируются. Чтобы последующие поколения мынгулов не забыли свое происхождение, знали свою историю как она есть, Газан-хан отдал особое повеление ученому визирю Рашид ад-Дину написать этот труд при участии шести монгольских шежиреши-герольдов во главе с глубоким знатоком мынгульской истории, лучшим в степи хранителем генеалогии Болат-чансаном (Пулад Чжэн-сян), а также нескольких эрудированных, считавшихся в то время сильнейшими историков (Абдуллах Кашани, Ахмед Бухари и др.). Не будет преувеличением сказать, что этот труд является энциклопедическим сборником, составленным наиболее квалифицированными и знающими специалистами того времени. Поэтому наш долг – со вниманием отнестись к каждому сведению этого труда.

В этом энциклопедическом труде о происхождении монголов черным по белому написано: «Все монголы, племена тюрков и все кочевники (букв., обитатели степей) происходят от его рода» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т.1. Кн.1. М.-Л. 1952. Стр. 80).

«Он» («…от его…») – это Абулджа-хан. Рашид ад-Дин называет Абулджой Яфета (Яфеста), сына пророка Ноя (Нуха), считающегося первопредком всех тюркских народов. Если переформулировать зафиксированное Рашид ад-Дином сведение устной степной истории в стиле, принятом в современной письменной истории, то получим: «Все монголы, племена тюрков и все кочевники (букв., обитатели степей) имеют общее происхождение, все они – тюрки». Автор «Сборника летописей» при рассмотрении происхождения Чингис-хана так конкретизирует эту информацию: «… монгольские племена были одной из групп общей массы тюркских племен, их облик и речи сходны между собою. Весь этот народ ведет свой род от Яфеса, сына пророка Нуха, которого называют Булджа-хан (Абулджа-хан) и который был общим предком тюркских племен» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т.1. Кн.1. М.-Л. 1952. Стр.153). Автор «Сборника летописей» зафиксировал эту информацию не от случайных людей, а от самих монголов, которые к тому же находились ближе нас к первоначальному периоду мынгульской истории на семь столетий. Бесспорно, что они не выдумали это сведение и не взяли его из ничего. Они опирались на сохранившиеся в народной памяти, передававшиеся от поколения к поколению сведения устной, оформленной в виде родословия истории (Здесь следует иметь в виду, что мусульманские историки возвели происхождение тюркских народов к пророку Нуху, руководствуясь идеей «великого единства». – К.С.).

Поэтому у современных историков нет никакого права пренебрежительно отбросить эту информацию, как это обычно делают, под предлогом того, что она восходит к устной истории. К тому же известно, что степняки если и ошибаются в чем-то, то не в вопросе о своем происхождении. Справедливое мнение по этому вопросу высказала известный русский ученый Л.Л. Викторова, много лет посвятившая исследованию происхождения и этнической истории древних монгольских племен: «Для монголов того времени было характерно стремление сохранить в памяти потомков деяния предков, заботливое отношение к родовым связям и традициям. Знатоки генеалогий, как известно, досконально изучившие все родственные связи своих фамилий и их ответвлений на многие поколения, бережно передавали эти знания детям. Именно поэтому родословные книги имеют значение первоисточника» (Викторова Л.Л. Монголы: происхождение народа и истоки культуры. М. 1980. Стр. 11).

Чтобы удостовериться в отсутствии ошибки, случайной оговорки в почерпнутой из легенды информации «Сборника летописей» о происхождении мынгулов от тюрков следует специально отметить следующие дополнительные моменты.

Во-первых, труд был написан на пике могущества великой Монгольской империи, в зените ее ослепительной славы, когда монголы превратились в избранный народ, ведущий свое начало от высшего благородного истока, а другие народы – не монголы – изо всех сил пытались каким-нибудь способом возвести свое происхождение к этому высшему истоку или хотя бы приблизиться к нему.

Слова Рашид ад-Дина «Найманы, жалаиры, онгуты, кереиты и другие племена, которые имели каждый свое определенное имя, называли себя монголами из желания перенести на себя славу последних; потомки же этих родов возомнили себя издревле носящими это имя, чего в действительности не было» (Рашид ад-Дин. 1952. Ч. 1. Стр. 75) доказывают бесспорность нашего утверждения, соответствие его истинному положению дел в то время. К тому же Рашид ад-Дин описывает ситуацию, очевидцем которой он сам являлся, а не читает, подобно нам, написанное кем-то когда-то.

Если бы представление о происхождении монголов от тюрков не было бы в то время (ХІІІ век) общепризнанным, всем известным, бесспорным, и если бы потомки Чингис-хана не считали себя тюрками по происхождению, историки во главе с прекрасным знатоком родословной истории Болат-чансаном не осмелились бы написать, что «высокородные» монголы имеют общее происхождение, общего предка Абулджа-хана с завоеванными монголами, подвластными им тюркскими племенами.

Задолго до Монгольской империи сформировалась высокомерная эгоцентричная традиция правящих народов (персов, арабов), путем завоеваний достигших особого превосходства, начинать историю с самих себя. Всесторонне образованный, безусловно осведомленный и об этой традиции Рашид ад-Дин просто не мог по своей воле принизить, вывести из черной кости происхождение «золотого рода» своего царственного заказчика Газан-хана. Ученый визирь лучше других должен был понимать, что за такое своеволие он может лишиться головы. К тому же Рашид ад-Дин был воспитан в сформированной в древности традиции персидских историков сверх всякой меры превозносить и восхвалять своих правителей.

Если, несмотря на все эти обстоятельства, автор (точнее: авторы) «Сборника летописей» пишет, что монголы происходят от тюрков, то нет оснований сомневаться, что это представление является исторической истиной, ни у кого в то время не вызывавшей сомнения, признанной и ханами, и простонародьем. Подтверждается это представление и словами жившего во второй половине ХVІ – начале ХVІІ вв. известного историка, автора «Сборник летописей» Кадыргали Косымулы Жалаири. Перечисляя тюркские племена, историк отмечает: «Их, т.е. многочисленных тюрков называли «могол»» (К. Қосымұлы. Шежірелер жинағы. Алматы. 1997. 25 б.).

Во-вторых, дополнительным доводом в пользу вышесказанного является основная цель, с которой Газан-хан собрал знатоков истории своего времени и дал поручение написать историю монгольского народа. Рашид ад-Дин во вступлении к «Сборнику летописей» объясняет, что Газан-хан заказал историкам этот труд потому,что видел воочию, как мынгулы ассимилируются захваченными ими подвластными народами, лишаются своего языка, религии, обычаев предков, и желал, чтобы будущие поколения помнили точно свое происхождение, кем были их предки и каковы были их деяния. Преследовавший такую цель Газан-хан безусловно гордился своим происхождением от великого Чингис-хана, своим благородным родом, основатель которого был «зачат от Света». И если Газан-хан сумел преодолеть свое надменное высокомерие и признал, что мынгулы происходят от тюрков, являются родственными покоренным тюркским племенам, доброжелательно принял книгу, напоминающую об этом, то это означает, что он не стал отрицать известную народу историческую истину, добросовестно признал правду. Это единственное объяснение.

В-третьих, в пояснении к первой книге первого тома «Сборника летописей» указывается: «…первого тома «Сборника летописей» с повествованиями о появлении тюркских народов и об обстоятельствах их разделения на различные племена» (Рашид ад-Дин. 1952. Стр. 71). И здесь очевидно признание исторической истины. Вступительная книга труда об истории монголов, написанного по особому повелению монгольского хана, посвящается не «появлению монгольских народов и обстоятельствам их разделения…», например, а всецело – тюркским народам. Это должно свидетельствовать о единстве происхождения, о том, что мынгулы происходят от тюрков, и исторический труд был написан с осознанием этой исторической истины. Если бы в то время эта истина не признавалась всеми, то Первая книга «Сборника летописей» не была бы посвящена тюркам, не было бы и этого пояснения.

Обдумывая эту ситуацию, глубже погружаясь в существо проблемы, убеждаешься еще больше, что и другие, зафиксированные письменно косвенные сведения степной устной истории (СУИ) подтверждают, что мынгулы ведут свое происхождение от тюрков. В «Сборнике летописей» однозначно указывается, что летняя ставка Карахана – сына хана Абулджи (Яфета, Яфеса), считавшегося первопредком всех кочевников, – находилась в горах Ортак и Казтак, а зимняя ставка – в Бурсуне, Какьяне и Каракоруме неподалеку от городов Талас и Кары-Сайрам (Рашид ад-Дин. 1952. Стр. 80-81). Хивинский хан Абульгазы Бахадур –еще один прямой потомок Чингис-хана – историк, живший в ХVІ веке, по-своему систематизировавший и записавший степную устную историю, уточняет эти сведения «Сборника летописей», восстанавливает собственно тюркское звучание топонимов, искаженных в написанном на персидском языке «Сборнике летописей», дает их точные тюркские варианты. Например, он раскрывает, что древнетюркское название упомянутых Рашид ад-Дином гор Ортак и Казтак – «Ор-таг» и «Кер-таг», а современное их название – «Улыг-таг» и «Кишик-таг» (Кононов А.Н. Родословие туркмен. Сочинение Абул-Гази, хана хивинского. М.-Л. 1958. Стр. 40). Из труда Абульгазы становится ясно, что названия Бурсун и Каракорум из «Сборника летописей» сохранились в неизменном виде до наших дней, это знаменитие пески Борсық и Қаракум на территории современного Казахстана. Следующие слова Абульгазы помогают такой идентификации средневековых и современных топонимов: «Когда наступала зима, он зимовал в устье Сыр, в Кара-кумах и в Бурсуке» (Кононов А.Н. 1952. Стр. 40). Абульгазы здесь имеет в виду прославленного хана мынгулов Карахана – прямого потомка Абулджи-Яфета.

Еще один вопрос, который здесь следует разрешить таков. Все сведения, приписываемые здесь Абульгазы, почерпнуты им из трудов его ученых предшественников. Как сообщает сам Абульгазы, во время написания своего труда он использовал восемнадцать прославленных в то время исторических трудов (Абульгазы Бахадур-хан. Родословное древо тюрков. М.-Т.-Б. 1996. Стр. 6). Итак, Абульгазы использовал сведения из трудов предшественников и на их основе построил свои умозаключения.

О ком бы ни шла речь – о упоминаемом Рашид ад-Дином первопредке всех кочевников хане Абулдже (Яфете) или о хане мынгулов Карахане в труде Абульгазы – в любом случае очевидно, что древние мынгулы, которым посвящено наше исследование, были одним из тюркских народов, обитавших на территории современного Казахстана. В этом – ценность сведений средневековых трудов. Они помогают современным исследователям обнаружить две проблемы, изучение которых ведется в сомнительном направлении.

Первая из проблем: древние мынгулы или протомонголы (даже если они – не сюнну, как полагаем мы, а дунху, как сейчас принято считать. – К.С.) не кочевали издревле, с эпохи династии Ся (Шиа) возле границ Китая, они переселились в Центральную Азию, в приграничную с Китаем зону с территории современного Казахстана позднее. Поэтому стремление современных ученых искать предков монгольских народов только среди народов (племен), населявших Центральную Азию, ошибочно. Очевидной становится необходимость обратить взор к древним тюркским народов, населвяшим территорию современного Казахстана. Наше утверждение о том, что сюнну переселились к границам Китая в конце ІV века до Р.Х., основывается в частности и на этом сведении, согласно которому мынгулы в глубокой древности, до христианского летоисчисления обитали на территории современного Казахстана и лишь позднее мигрировали к границам Китая.

Вторая проблема: ошибочность принятого в современной мировой исторической науке мнения о том, что дунху, упоминаемые в китайских летописях, являются протомонголами. Не говоря уже ни о чем другом, сомнительность данного мнения можно понять, имея в виду следующий факт. Во всех трудах историков Востока монгольский и татарский народы упоминаются вместе, подобно близнечной паре. Проникнутые европоцентристкой парадигмой исследователи, не зная историю переселившихся на границы с древним Китаем братских народов, без всяких оснований разделяют их, рассматривают как два чуждых народа, а затем идентифицируют монголов с дунху, татар же они не могут идентифицировать ни с одним из народов, упоминаемых в китайских летописях. И этот пробел остается незамеченным исследователями по сей день.

Анализируя ситуацию, можно понять, что татары, потерпев поражение от монголов на очередном этапе междуусобицы, раньше победителей мигрировали к границам Китая. Нет никаких оснований считать, что древние татары, проводившие жизнь в бесконечном противостоянии мынгулам, не имели отношений с древними китайцами. Мы уже приводили сведения из трудов историков Востока, что столкновения между Татарским ханством и Мынгульским ханством началась во времена правления у татар хана Байду, они обострились при хане Суюнуше, каждый раз татары терпели поражение, отступали и таким образом постепенно к концу ІV века до Р.Х. достигли границ Китая. Н.Я.Бичурин, анализируя сведения Хондемира об Огуз-хане, пишет: «Огуз-хан, объявив себя ханом, во-первых, пошел войною на Татар-хана (Дунху) , который кочевал близ границ Китая, и его победил (Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т:1. М.-Л. 1950. Стр. 57). Таким образом, он указывает, что татары соседствовали с Китаем, и что именно их китайцы называли дунху. Абульгазы пишет: «… многочисленные рода татар живут в Бююрнавар (вероятно, Буир-нор. – К.С.) близ Китая, они покорились китайским правителям и служат им, а также время от времени поднимаются, восстают против них. Однако китайские правители бросают многочисленные войска против восставших, вновь покоряют их, оставляя опустевшими их владения» (Абульгазы. 1996. Стр. 34).

Как видите, все эти описываемые в древних китайских источниках события, пережиты народами дунху (сяньби и ухуань). Кем следует считать татар, достигших границ Китая раньше мынгулов, обитавших по соседству с Китаем во времена семи царств и сразившихся раньше сюнну с одним из этих семи царств Чжао? Эти татары не исчезли с лица земли. Из более поздних исторических источников хорошо известно, что потомки древних татаров продолжали жить по соседству с мынгулами, вплоть до конца ХІІ века оставаясь в напряженных отношениях с ними. Эта вражда увенчалась отравлением отца Чингис-хана Есугея. Во всех этих событиях оппоненты мынгулов называются татарами. В конце концов, разве население Европы не узнало татар раньше, чем монголов? Разве европейцы не называли монголов татарами, и оба кочевых этноса – «тартарами»? Будет правильно, если мы наконец придем к общему выводу, отождествим данное древними китайцами название сюнну с мынгулами, дунху – с татарами, перестанем играть идентификациями, путать два родственных народа с общим языком и общей исторической судьбой.

Обобщая, приводя к единому знаменателю изложенные выше аргументы и объяснения, мы видим, как раскрывается тайная суть остававшихся ранее неизвестными обстоятельств, обрисовывается их структура. В первую очередь обращает на себя внимание, что древние мынгулы происходят от ишгузов (внутренних гузов) в составе объединения гузов. Гузов назывались те, кто обитал по берегам рек и озер в степях, ограниченных великой горной цепью. Все племена (народы), входившие в объединение гузов, относятся к тюркоязычным народам (Салғараұлы Қ. «Фолиант». Ұлы Қағанат. Ас.2008. 89 б.). Иначе говоря, гузы – одна из ветвей тюрков.

Гузы, в свою очередь, делились на ишгузов и сыртгузов. От этих ишгузов (внутренних гузов) приблизительно в VІ веке до Р.Х. выделился народ, называемый «мыңғұл». Однако в то время название «мынгул» было не этническим названием, а обобщенным названием представителей нескольких родов и племен, социальной группы, выделившейся из объединения в связи с исторической ситуацией. После образования Мынгульского ханства, оно стало объединящим названием вошедших в состав ханства племен, и таким образом превратилось в этническое название (этноним).

После переселения к границам, мынгулы лишились этого самоназвания, в письменные источники попали под данным древними китайцами названием «сюнну»³¹. После этого название «мынгул» нигде не встречается. Если под названием «сюнну» скрываются мынгулы, то получается, что на новой родине они обрели большую силу и основали крупное степное государство. Эта – Империя сюнну, просуществовавшая на востоке три века, была разгромлена в 93 г. после Р.Х. объединенными силами китайцев и сяньби, а оставшиеся в живых укрылись в местности Ергене-кон.Здесь они пришли в себя, разрослись и через четыре с половиной века возродили название мынгул, выйдя на арену истории под этим древним именем.

Вот здесь начинается непонимание, которое заводит в тупик исследователей истории мынгулов. Они испытывают растерянность, не понимая откуда вдруг внезапно появилось название мынгул, не упоминавшееся до того ни в одном источнике. Ищут хоть какую-то информацию. Многие исследователи пришли к выоду, о котором французский востоковед-историк Жан-Поль Ру пишет: «Ни в Монголии, ни в Сибири сосуществование рас тюркской и монгольской никогда не имело места, и что всегда существовала только одна раса, тюркская, и что название «монгол» есть измышление. Народы, коих нынче называют монголами, в древности так не назывались, а данное название придумано после того, как их время уже минуло» («Темирлан». Изд. «Молодая гвардия». М. 2004. Стр. 178). Другие исследователи считают, что сам Чингис-хан на общенародном Великом курултае 1206 года дал вновь образованному государству название Монгол³². Вероятно, такое мнение сложилось и под влиянием сведений, содержащихся в письменном отчете «Мэн-да, бей-лу» побывавшего в ставке Чингис-хана посла царства Южная Сун, опытного разведчика Мэн Хуна. В отчете тот сообщает, что несмотря на специальные расспросы, не обнаружил среди народов Монгольской империи рода или племени с таким названием.

Все это в конечном счете, как уже не раз говорилось, следствия той ситуации, когда начальная история не только мынгулов, но и кочевников вообще, остается вне рамок исследования, сведения собственной устной истории кочевников игнорируются, и исследователи, как кружащиеся вокруг коновязи привязанные лошади, не могут отойти от немногих записанных в разное время сведений. Если бы история каждого кочевого народа была записана, а сведения о происхождении их проанализированы с научной точки зрения, то путем сравнительного анализа историй разных народов (племен) кочевников можно было бы заполнить зияющие пробелы современной историографии. Например, когда в VІ веке после Р.Х. был основан Тюркский каганат, среди вошедших в каганат народов не было рода или племени с названием «тюрк». Такова и история названия «монгол». Отсюда нетрудно догадаться, что эти названия появились в древнейшие времена, когда родственные по происхождению и языку племена Великой степи объединялись в единые государства, потом под ударами исторической судьбы эти государства распадались, и когда на очередном витке спирали истории потомки народов, входивших в кочевые империи, объединялись, вновь устремляясь к могуществу и процветанию, то они возрождали славу далеких предков, восстанавливали грозные названия прошлого. Мы сможем еще раз убедиться в истинности этого, когда рассмотрим следствия принятия учеными-тюркологами тезиса о тюркской природе сюнну.

Идентификация сюнну с тюрками

Нет следствий без причины. Не считаться с мнением современной ортодоксальной науки о том, что сюнну были тюрками, забывать, что в свое время ученые имели какие-то причины придти к такому мнению, – все это ведет к односторонности. Чтобы у читателя сформировалось правильное представление, каким образом ученые пришли к такому выводу, мы считаем необходимым остановиться на причинах такой идентификации, даже если при этом частично повторим сказанное ранее. Не рассматривая эти причины подробно, для краткости мы приведем лишь итоговые выводы. Как нам кажется, существовало четыре причины, на основании которых в исторической науке сформировалось мнение о сюнну как тюрках.

Во-первых, исследователи европейской ориентации воспринимают всех сако-скифов как народы индоевропейских языков, а происхождение тюркских народов связывают с Центральной Азией.

Во-вторых, несколько десятков слов, которые как принято считать принадлежат сюнну, ученые единогласно сочли тюркскими, т.е. сюнну стали считать народом тюркского языка.

В-третьих, все деяния прославленного шаньюя сюнну Моде (Маодунь, Модэ, Мете, Мүде) совпадают с действиями хана Огуза, который согласно приведенным в трудах историков Азии Рашид-ад Дина, Хондемира, Абульгазы и др. сведениям степной устной истории является потомком хана Тюрка (Книга Хань. Смотрите: Қойшығара Салғара. Сиуңну (Сюнну). А. 1998. 32-34 бб.). Модэ и Огуз оба убили своих отцов, чтобы достичь трона, оба сначала завоевали соседей на востоке, а потом на западе, после чего напали на Китай… Перечень совпадений можно продолжить. Исходя из этих совпадений, сформировалось мнение, что Огуз-хан в трудах историков Азии, как их называл Н.Я.Бичурин, и шаньюй Модэ в китайских источниках – это одно лицо.

В-четвертых, сходство судеб потомков Огуз-хана и шаньюя Модэ. Например, во времена мынгульского хана Ильхана татарский Суюниш-хан напал и полностью вырезал народ одного из потомков Огуза. Уцелевшие в этой резне убежали на гору, нашли окруженную со всех сторон высокими грядами горную долину, куда не ступала нога человека, и стали там жить. Они назвали эту долину Ергене-кон (правильнее, Ергенек-кон. – К.С.) и прожили в ней 450 лет. Когда народ разросся и обрел силу, они вышли из долины и стали известными окружающим народам. Такие же события имели место во времена потомка Маодунь шаньюя Үйчүйжиәна (Юйчугянь). Его разгромили совместные силы китайцев и дунху. Востоковеды связывают эти случаи, считают, что это описания одного и того же события, имевшего место в истории одного и того же народа. Поэтому скрывшихся в Ергене-коне потомков Огуз-хана считают предками основателей прославленного Тюркского каганата. К такому выводу подталкивают временные совпадения. В китайских летописях указывается дата разгрома народа шаньюя Үйчүйжиәна 93 год после Р.Х.. Год основания Тюркского каганата 552 г., таким образом временной промежуток между этими двумя датами (552-93=459) приблизительно совпадает с временем пребывания в Ергене-коне, указанном в труде Абульгазы (Абульгазы Бахадур-хан. Родословное древо тюрков. М.-Т.-Б. 1996. Стр. 27-29; Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. ІІ. М.-Л. 1950. Стр.128-129).

Обобщая все это, исследователи пришли к выводу, что народ, называемый «сюнну» в китайских летописях, является предком современных тюркских народов, т.е. прототюркским народом. Этот вывод был введен в ортодоксальную историю в качестве полностью доказанной, утвердившейся теории. Поэтому часть современных историков считает сюнну тюрками и исходит из этого в своих трудах. В современной исторической науке до последнего времени никто не сомневался в этом, вопросов на эту тему не было. Надо признаться, в первое время и мы под влиянием авторитетов принимали эту теорию как должное, пока не провели сравнительного анализа сведений оригинальных источников. Но при повторном обращении к историческим источникам, имеющим отношение к теме, их сравнении мы заметили следующее. Большинство ученых-историков не изучали смысл сведений, описывающих рассматриваемые события в оригинальных источниках, а потому под влиянием высказанного кем-то прежде сомнительного предположения были обмануты внешним сходством двух событий. По этой причине описания двух разных событий, имевших место в разное время, были приняты за описание одного события, а потому сюнну китайских источников «оказались» основателями Тюркского каганата, предками тюрков. Это всецело ошибочная концепция! В действительности, один из источников описывает события 93 г. после Р.Х., а другой – событие, состоявшееся через 346 лет, в 439 г. после Р.Х. Несмотря на внешнее сходство двух описаний исторических событий, их содержание отличается!

Мы не отрицаем научной концепции о том, что сюнну были тюркоязычным народом тюркского происхождения. Мы считаем правильным и полностью поддерживаем вывод языковедов о том, что сюнну говорили на тюркском языке. Мы считаем это положение не просто догадкой, предположением, а научной концепцией, основанной на сравнительном анализе сохранившихся от сюнну слов со словами древнетюркского лексического фонда. Мы не сомневаемся в том, что древние сюнну были тюркоязычным народом.

Однако тюркоязычность сюнну не означает, что название «сюнну» является эквивалентом названия «тюрк». Поэтому мы не можем согласиться и с классификацией некоторых лингвистов, делящих тюркские языкы на две группы: «западный сюннский язык» и «восточный сюннский язык» (Баскаков). Мы считаем такое классификацию ошибочной, в этом вопросе есть моменты, требующие обсуждения и уточнения.

Как уже говорилось, многие проблемы возникли вследствие того, что в свое время историки смотрели поверхностно на сведения устной истории, не придавали значения содержащейся в них важной информации, не учитывали особенностей устной истории, не могли раскодировать образный способ передачи информации, свойственным степнякам. Современные исследователи должны отдавать себе отчет, что проблема коренится в установке Советской эпохи, когда представители инородческих этносов не имели возможности исследовать собственную историю с опорой на оригинальные источники, их принуждали рассматривать исторические проблемы лишь через призму концепций русских историков.

Степная устная история имеет свои особенности в передаче древних исторических сведений. Например, этнонимы древних народов во многих случаях приводятся как имена правителей этого народа или страны, а не так, как принято в письменной истории. Те, кто фиксирует устную историю, не учитывают обычно этой особенности и, не уточняя, идет ли речь об имени правителя или о названии народа, записывают информацию в том виде, в каком слышат. Это можно заметить на примере древних китайских текстов. Например, китайские историки в ряде случае называют известного правителя Тюргешского каганата Сулу не по имени собственному, а по названию его страны – каган Тюргеш (Туциши). Еще один пример: после того, как сюнну разделились, имя последнего правителя Северных сюнну не называется, его упоминают лишь как «шаньюй Севера» (Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. ІІ. М.-Л. 1950. Стр. 298 и 128).

Такие случаи часто встречаются и в трудах записывавших устную историю Хондемира и Абульгазы. Поэтому не будет преступлением против истины считать, что приводимые этими историками имена сыновей Яфета – Тюрк, Хазар, Саклаб (кыпчак), Рус, Чин, Мын, Кеймари (персы), Тареж (Хондемир. История монголов. СПб. 1854. Стр. 2) – являются на самом деле названиями конкретных народов тех времен. Такое понимание устной истории позволяет интерпретировать сведения «Тюрк царствовал среди них» как указание на то, что существовала гигантская степная Тюркская империя, которой были подвластны перечисленные народы. В этом кроется и тайна общего названия «тюрк», означающего единство языка и происхождения почти сорока существующих по сей день тюркских народов. Это подтверждает сохранившееся до нашего дня древнее духовное наследие степняков – мифы, легенды, сказки. Нетрудно понять и то, что упоминание Тюрка в качестве внука Нуха (Ноя) означает, что Тюркское государство было основано уже после широкоизвестного Вселенского потопа и сохраняло свое могущество в течение нескольких веков. Об этом свидетельствует сведения названных трудов, согласно которым в промежутке от хана Тюрка до хана Аланчи не было войн, а следовательно разделов и распадов государства, народ был един и процветал. Раздел начинается после смерти состарившегося Аланчи во времена Мынгульского и Татарского ханств. Устная история рассказывает об этом свойственным ей способом: «Когда Аланша-хан состарился, он разделил свои владения между сыновьями Мынгулом (Монголом) и Татаром». Из этого можно понять, что до обретения самостоятельности Мынгульское и Татарское ханства находились в составе Тюркского государства, и соответственно их народы говорили на тюркском. Это еще одна причина, по которой мы считаем правильной концепцию ученых-линвистов о тюркском языке сюнну.

Подведем итоги. Вывод историков о том, что сюнну являются прототюрками, т.е. далекими предками тюрков – ошибка, и эта ошибка возникла не вследствие ошибочности сведений, а из-за оплошности историков. Этот ошибочный вывод хорошо иллюстрирует необходимость для каждого исследователя истории древних кочевников самостоятельно изучать оригинальные тексты источников, вдумываться и интерпретировать их, а не повторять бездумно сказанное предшественниками. Если бы ученые действовали подобным образом, оплошность, допущенная Н.Я.Бичуриным в первой половине ХІХ века не сохранилась бы до нашего времени, была бы давно исправлена. К сожалению, Н.Я.Бичурин, исследовавший сведения древних китайских летописей о кочевниках в сравнении с трудами историков Азии (как он их сам назвал), был уверен, идентифицируя сюнну с мынгулами, а дунху – с татарами. Под влиянием этой уверенности, Н.Бичурин высказал ошибочное мнение, что немногие люди, уцелевшие после разгрома Мынгульского ханства, убежавшие в Алтайские горы, укрывшиеся в долине, названной ими Ергене-кон, разросшиеся за 450 лет пребывания в Ергене-коне и составившие целый народ, «после выхода из горной долины основали Дом (Государство) Тугю» (Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. ІІ. М.-Л. 1950. Стр. 226).

Последующие исследователи, приняв это ошибочное предположение Н.Бичурина за бесспорную истину, ввели в историю концепцию, согласно которой выходцы из Ергене-кона являются предками средневековых тюрков (прототюрками). Поэтому сейчас в исторической науке утвердилась теория о том, что средневековые тюрки вышли из Алтая, а прославленный Тюркский каганат основали потомки тех, кто укрылся в Ергене-коне. Однако все это противоречит исторической правде, это ошибочная теория, появившаяся вследствие оплошности Н.Я.Бичурина.

Н.Я.Бичурин, высказывая свое предположение, опирался на два момента. Во-первых, созвучие приводимой в древнекитайских летописях легенды о том, что предки тугю (тюрков) вышли из горного укрытия, и исторического события – разгрома и истребления сюнну. Во-вторых, совпадение во времени: по сведениям китайских летописей, между падением государства Северных Сюнну в 93 г. после Р.Х. и основанием Дома Тугю (Тюркского государства) в 552 году лежит временной промежуток в 459 лет, а по сведениям «Родословной тюрков» мынгулы, уцелевшие в устроенной татарским ханом Суюнушем резне, укрылись в горной долине Ергене-кон и пребывали там 450 лет до тех пор, пока народ вновь не разросся и не окреп. Отличие – всего девять лет!

Представление о том, что основатели Тюркского каганата – выходцы из Ергене-кона, вошло в науку и утвердилось с подачи Н.Я.Бичурина. Но если быть справедливыми, то это ошибка не столько Бичурина, сколько наша ошибка. Ведь Н.Я.Бичурин нигде не утверждает, что выходцы из Ергене-кона – это тюрки, наоборот, он называет мынгулами и тех, кто укрылся в Ергене-коне и их потомков, вышедших оттуда. Точно так же он называет основанное ими государство не Тюркский каганат, а Дом Тугю. Потому что Бичурин не знал тогда известной теперь каждому истины, что упоминаемый в китайских летописях Дом Тугю – это Тюркский каганат. Не только Бичурин, ни один историк того времени в мире не знал, что тугю китайских источников – это тюрки. То, что тугю – это тюрки стало известно через сорок лет после смерти Н.Я.Бичурина в конце ХІХ века, точнее 25 ноября 1893 году, когда прославленный датский ученый Вильгельм Томсен нашел ключ к тюркскому руническому письму. Н.Я.Бичурин предполагал, что слово «тугю» китайских летописей является мынгульским словом «тукюе» (шлем), считал, что оно близко по смыслу с названием «Ергене-кон» в трудах историков Азии (Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. ІІ. М.-Л. 1950. Стр. 226-227).

Исходя из этого, Бичурин сделал вывод, что «Дом Тугю» – это новое государство мынгулов, возникшее после описываемого в китайских текстах разгрома в 93 году после Р.Х. государства Северных Сюнну и занявшее место Мынгульского ханства, упоминаемого в трудах Абульгазы и Хондемира. Вместе с тем ученый испытывал сильные сомнения, интуитивно чувствовал, что в его выводах скрывается какая-то ошибка, и писал: «Странно, что в монгольском языке нет слова тюрки; а персидский историк (Хондемир. – К.С.), производя монгольских владетелей от Тюрка, называя их владения Тюркистаном, самих монголов не называет тюрками и разделяет сей народ на татар и монголов» (Там же. Стр. 227). Но мы не обратили внимания ни на эти сомнения Бичурина, ни на тот факт, что Абульгазы называет мынгулами укрывшиеся в Ергене-коне после устроенной татарским ханом Суюнушем резни семьи сыновей монгольского Ильхана Кияна и Нукуса (Нюгуз), ни на сообщение этого же историка, что их правителя при выходе из Ергене-кона звали Борте-Чино (Абульгазы Бахадур-хан. Родословное древо тюрков. М.-Т.-Б. 1996. Стр. 27-28).

Точно так же мы не обратили внимание на сведения китайской историографии о том, что предков будущих основателей Тюркского каганата при выходе из горной теснины возглавил Асянь-шад (Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. ІІ. М.-Л. 1950. Стр. 221). О ситуации, подобной нашей, Абай говорил: «Оставляя за спиной тропинку, заблудившийся продолжает верить, что перед ним лежит торный путь». Мы, считая ошибочное направление истинным, попирая очевидные, противоречащие нашему направлению свидетельства, ввели в историческую науку суждения, такие как «средневековые тюрки происходят с Алтая», «основателями Тюркского каганата являются выходцы из Ергене-кона». Самое интересное, не было никого, кто бы объяснил причины нашей уверенности в выбранном направлении, проанализировал их с научной точки зрения.

Для внимательного исследователя историческая реальность, о которой говорили эти сведения, была совсем другой. Два события имеют лишь внешнее сходство (истребление народа в результате внезапного нападения соседей, сокрытие оставшихся в живых в горах и размножение там. – К.С.), внутреннее же их содержание никакого сходства не имеет. Два сведения описывают два совершенно разных события. Во временном плане они также имеют большое различие. Как уже говорилось, падение государства Сюнну (правильнее: Северных Сюнну) в китайских источниках и падение Мынгульского ханства в труде Абульгазы произошло в 93 г. после Р.Х. Оставшиеся в живых после истребления народа действительно убежали в Алтайские горы и укрылись в местности под название Ергене-кон. «Последняя книга Хань» («Хыухәншу») сообщает об этом так: «В пятый год (правления Юн-Юнь, 93 г. после Р.Х.) Үйчуйжиан (Юйчугянь) поднял восстание и вернулся на север. Император дал начальнику военного совета Ван Фу (приставу сюнну) вместе с Жін Шәном тысячи кавалеристов и отправил в погоню. Они пытались уговорить шаньюя вернуться. В конце концов они убили его и вырезали его войско (народ)» (К.Салғараұлы. Сиунну (Из книги Хань). А. 1998. 130 б;, Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. ІІ. М.-Л. 1950. Стр. 128-129).

Так государство Северных Сюнну было уничтожено навсегда. Вышедшие из Ергене-кона в труде Абульгазы – это потомки тех, кто уцелел в этой резне. Возглавивший их при выходе из Ергене-кона Борте-Чино – прямой потомок шаньюя Үйчүйжиәна китайских летописей. Абульгазы называет Үйчүйжиәна Ил-ханом (Ель-ханом).таким образом, Рашид ад-Дин и Абульгазы, а также китайские чиновники говорят об одном человеке. Это не вызывает сомнения. Вместе с тем, он не имеет отношения к основателям Тюркского каганата. Согласно сведениям «Сокровенного сказания монголов», четко показывающего кто от кого произошел, правителем монголов в то время также был Борте-Чино. Он – двадцать второй (если считать Бодыншара потомком Борте-Чино. – К.С.) предок Темуджина, сына Есугея, ставшего известным миру под грозным именем Чингис-хана.

Если же вернуться к теме истребления предков будущих основателей Тюркского каганата, то это событие произошло на три с половиной века позже истребления сюнну-мынгулов, т.е. в 439 г. после Р.Х. Выжившие после этого разгрома укрылись не на Алтае, а на горе Алтын³³ на западе Гаочана. Об этом «Книга Сүй» («Сүйшу») сообщает так: «Предок тюрков Пин-лианда был из кочующих ху. Его называли Ашина. После того, как Тай-ву (424-451 гг.), царь царства Вей, разгромил Жүйчүя, Ашина убежал к жыужәнам, уведя с собой 500 семей, и стал жить на горе Алтын» (Түріктер. Жыужандар (Тюрки. Жужани). А. 1999. 30 б.). Эти сведения подтверждает и «Книга Чжоу». Здесь ясно говорится, что предки основателей Тюркского каганата бежали не на Алтай, а на гору Алтын. При этом и «Книга Сүй», и «Книга Чжоу» указывают, что гора Алтын находится на северо-западе Гаочана. Т.е. она никакого отношения к Алтаю не имеет. А Ергене-кон как известно находится на Алтае.

Итак, далее невозможно не признавать подтверждаемую столь конкретными сведениями истину и путать два народа, которые хоть и имеют общее происхождение и схожую судьбу, но формировались и развивались в разных краях, по отдельности вступили на сцену истории. Называть мынгулов тюрками – это то же самое, что путать ствол дерева с его веткой, когда спрашивают о стволе – показывать ветку, а когда спрашивают о ветке – указывать на ствол. Ведь тюрки – это ствол всего родового древа тюркских по происхождению народов. А мынгулы и татары, о которых мы здесь говорим, это лишь две из многих ветвей Тюркского древа. Мы считаем, что настало время избавиться от привязанности к ложным суждениям, взглянуть критически на укоренившуюся в нашей науке ошибку, смешение части с целым, ветви – со стволом. Признание сюнну китайских летописей прототюрками, т.е. прямыми, коренными предками нашего и всех других тюркских народов – это ошибочное представление, сформировавшееся и утвердившееся в нашей исторической науки под давлением властвовавшей ранее навязанной извне позиции. Наш долг взглянуть на собственную историю, исходя из ее собственной логики, из ее истины. Лишь тогда мы поймем, что древние китайцы перевели название «мынгул» соседствовавшего с ними народа на свой язык как «сюнну». И тогда станет очевидно, что нет никаких оснований название «сюнну» передавать в виде «ғұн», как это сейчас принято в казахской истории, что это ошибка. Эквивалент названия сюнну – не ғұн, как это сейчас принято, а мынгул! Бесспорно, различение этих двух этнонимов очень значимо для познания нашей истории в ее собственном бытии.

Подытоживая. Зафиксированное в китайской историографии название народа «сюнну» является возникшим в результате прямого перевода эквивалентом древнего названия «мынгул», и этот вывод позволяет приблизиться к исторической истине. Этот наш вывод подтверждается тем, что известный русский востоковед Н.Бичурин переводил этноним «сюнну» как «злой невольник» (Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. ІІ. М.-Л. 1950. Стр. 39), а другие ислледователи – «высокомерный раб», «хмурый раб», «печальный раб» (Абульгазы Бахадур-хан. Родословное древо тюрков. М.-Т.-Б. 1996. Стр. 17). Со своей стороны это свидетельствует о том, что народы сюнну и мынгул, истории которых до сегодняшнего дня рассматривались по отдельности, являются в основе одним народом. Эквивалентом этнонима «сюнну» китайских летописей является не названия «тюрк» или «гунн» , а «мынгул». В связи с этим не должна вызывать возражений замена названия «гун» («ғұн»), закрепившегося в ортодоксальной казахской истории, но не имеющего никакого отношения к настоящему этнониму, означающего в современном монгольском языке «человек», на прежнее самоназвание древнего народа «мынгул». В конечном счете это откроет перед нашими исследователями возможность выйти из сковывающих границ ошибочной, но превратившейся в догму концепции, и откроет новые перспективы познания истории тюркских народов в собственной ее сути.

Современные монголы

Утверждение о том, что сюнну китайских источников – это древние мынгулы, вызывает следующий законный вопрос: имеют ли эти древние мынгулы какое-нибудь отношение к современным монголам. Мы считаем необходимым ответить на этот вопрос, чтобы читатель мог сформировать всестороннее понимание проблемы. Поэтому теперь мы немного поговорим об истории современных монголов.

Из истории известно, что когда Империя сюнну, правившая в восточной части Великой степи, начала клониться к упадку, она разделилась на государства Северных сюнну и Южных сюнну, которые враждовали друг с другом. Впоследствии южные сюнну были полностью китаизированы, северные еще полтора века продолжали мужественно бороться за свою независимость. В конце концов под ударами объединенных сил китайцев и сяньби (татар) они были разгромлены у гор Тарбагатай.

Правитель (шаньюй) побежденного государства Северных сюнну с немногими оставшимися воинами (правильнее понимать, «с людьми, народом». – К.С.) бежал на запад. В исторических документах его имя не указывается. В китайских источниках его просто называют «Северный шаньюй». Неизвестно также, куда он в точности уехал, источники и об этом ничего не сообщают³⁴. Говорится лишь, что Үйчүйжиән (Юйчугянь) – правитель западной части страны (лули-бек), младший брат бежавшего на запад шаньюя – провозгласил себя шаньюем и вместе с подвластным ему народом переселился на берега озера Барколь (Пулый).

Үйчүйжиән (В сведениях устной истории, например, у Абульгазы-хана «Иль хан». – К.С.), прибыв на озеро Барколь, вступил в контакт с империей Хань и признал себя ее вассалом. Однако через непродолжительное время великий полководец Дыу Шиән, который был посредником между сюнну и китайцами, помог Үйчүйжиәну найти общий язык с императором, умер, и отношение императорского двора к сюнну резко изменилось. Поэтому Үйчүйжиән поднял восстание против империи Хань и вернулся на север. Услышав, что сюнну ушли на север, взявшая власть в свои руки после смерти императора Су-зуна его вдова Дыу Тай-хыу отправила главу военного совета Ван Фу вместе с приставом сюнну Жін Шінем покарать шаньюя Үйчүйжиәна. Вначале ее посланники демонстрировали сюнну прежнюю доброжелательность, пытались уговорить шаньюя вернуться. Потерпев неудачу, они обманули Үйчүйжиәна, застав врасплох, убили его и истребили его народ. Таким образом, на пятый год правления Юнь-юань, т.е. в 93 г. после Р.Х. государство Северных сюнну прекратило свое существование в качестве независимого государства.

Если в немногих словах попытаться рассказать долгую историю, то история современных монголов начинается с 93 года, когда выжившие после устроенной китайцами резни сюнну бежали на Алтай и укрылись в долине с обширным пастбищем. Эту местность историки Востока называют Ергене-кон. Мынгулы прожили здесь более четырех с половиной веков.

Ортодоксальная историческая наука считает, что размножившиеся в Ергене-коне остатки сюнну основали в 552 году в Центральной Азии славный Тюркский каганат. Мы считаем это ошибочной, не учитывающей всех имеющихся данных концепцией, сформулированной с европейских позиций. Выше мы по возможности всесторонне доказали ее ошибочность, приводя конкретные сведения. Думаю, нет необходимости повторяться.

Вывод: выходцы из Ергене-кона – это потомки древних мынгулов, т.е. сюнну китайских источников, те, кто заложил основы народа, ставшего позднее известным истории как монголы. Во времена расцвета Второго Восточнотюркского каганата выходцы из Ергене-кона вошли в его состав, стали одним из подданных народов. Если придерживаться исторической правды, то именно этим вассальным положением и ограничивается все отношение выходцев из Ергене-кона и их потомков к Тюркскому каганату. Основатели Тюркского каганата – потомки древних кыпчаков, они обитали на горе Алтын, а выходцы из Ергене-кона – потомки древних мынгулов, укрывшиеся на Алтае. Об этом мы уже тоже говорили.

В плане происхождения, и те, и другие – древние мынгулы и ергенеконцы – народы тюркского происхождения. Поэтому можно было бы, не прерывая исторической преемственности, последующую историю выходцев из Ергене-кона не выделять, по-прежнему рассматривать как продолжение истории древних мынгулов-сюнну. Но с точки зрения точности, это не соответствует истине. В данном случае существует неразрывная преемственность в плане названия народа (этнонима), но в плане этнического состава есть отличия. Если древние мынгулы (сюнну) являлись полностью тюркским народом, то современные монголы включают как тюркские, так и тунгусо-маньчжурские племена. В связи с этим и язык их в значительной степени отличается от языка древних мынгулов (сюнну). Поэтому Н.Я.Бичурин, всесторонне исследовавший раннюю историю современных монголов, приходит к выводу: «… происхождение монгольского народа и Дома Монгол (средневековое Монгольское государство. – К.С.), от которого сей народ получил народное название, суть две вещи, совершенно различные между собою вещи» (Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. ІІ. М.-Л. 1950. Стр. 380).

Вероятно следует здесь отметить, что монголы эпохи Чингис-хана и современные монголы – это не одно и то же. Предки монголов Чингис-хана и после выхода из Ергене-кона в течение нескольких веков в источниках не назывались по-современному «монголами», а под другим названием находились в составе других народов. Они становятся известными под названием «Улус хамаг монголов» («Общемонгольский улус») лишь в ХІІ веке во времена правления кагана Кабула – одного из семи сыновей Тумбинай-шешена, внука сивогривого Байшынкора, который был потомком Борте-Чино в двадцатом колене. Анализируя этнический состав монгольского народа, Рашид ад-Дин пишет: «Народности, которых в настоящее время называют монголами, однако в начале их название не было таковым, потому что это название появилось спустя некоторое время после них» (Рашид ад-Дин. 1952. Стр. 77). В этих словах – правда того времени, которую прекрасно знал историк.

Китайские источники сообщают, что вышедшие из Ергене-кона первое время входили в состав шивэй. Шивэй – народ, родственный киданям и входивший в северную группу сяньби (татар). Первые сведения о шивэй встречаются в «Истории Севера» («Бай-ши»). В этом древнекитайском труде название «шивэй» используется как общее название нескольких племен разного языка и этнического происхождения. Некоторые исследователи считают, что в этническом аспекте это были рыболовы и таежные охотники, близкие к тунгусам (Викторова Л.Л. 1980. Стр. 196).

В истории династии Тан («Таншу») более четко указывается, что шивэй являлись потомками древнего народа кай. В труде говорится: «Шивэй – отдельный род-племя киданей, обитающий на северной границе дунху» (Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и дальнего Востока. М.-Л. 1961. Стр. 63). «Книге Сүй» помещает шивэй на север от киданей. Как бы то ни было, с большой вероятностью можно утверждать, что выходцы из Ергене-кона в тот период находились в составе шивэй.

Во временном аспекте это VІІІ в. после Р.Х. «Сокровенное сказание монголов» («Тайная история монголов») говорит об этом времени: «Когда, наделенный от Тенгри счастьем Борте-Чино вместе с супругой Гуа-Марал пересек множество рек и морей и остановился на горе Бурхан-халдун, с которой берет начало река Онон, у них родился сын Батцагаан» («Моңғолдың құпия шежіресі» («Тайное родословие монголов». А. 1998. 27 б.). Исследовавшие древнюю историю монголов ученые считают, что Борте-Чино жил в середине VІІІ века (смотрите: Гонгор Д. Предки халхасцев – коренные монгольские племена междуречья рек Онона, Керулена и Толы. SH. 1968. VI, f. 7; Викторова Л.Л. К вопросу о расселении монгольских племен на Дальнем Востоке. – «Ученые записки ЛГУ». 1958. № 258. Стр. 66).

Историки прошлого, когда возникала потребность указать отдельно ергенеконцев, т.е. мынгулов в составе объединения племен шивэй, называли их как принято в китайских летописях «племя Мэньу шивэй» (у Бичурина: «племя Мэнву»). Мэньу-шивэй в составе объединения племен шивэй начинает упоминаться источниками только в VIII веке, что возможно подтверждает версию о том, что в это время они вышли из Ергене-кона. Однако заметно, что до появления названия «улус Хамаг монгол» древние источники называют их не собственным названием, а по большей части по названию очередной династии кочевников, пришедшей к власти. Вероятно ергенеконцы находились в составе основанных этими династиями государств, не играя решающую роль в крупных событиях региона. Названное по пришедшей к власти династии первое государство, в которое вошли ергенеконцы, – «Мохэ Черной реки».

Черная река – это древнее название реки Амур. Монголы называют эту реку «Карамүрен», а китайцы – «Хый-шуй» (Черная река). Мохэ – название правящей династии, т.е. государства. Мохэ в это время жили по обе стороны Амура, правя территорией вплоть до устья впадающей в Восточный океан реки Аргун (Бичурин Н.Я. Стр. 363-377). Здесь необходимо совершить хотя бы краткий экскурс в историю, чтобы лучше понять: кем были черноречные мохэ и откуда появились названия, которыми позже стали называться ергенеконцы.

По сведениям китайской истории, во времена государства Чжоу на востоке на территории Маньчжурии существовало государство Сушень. Во ІІ веке до Р.Х. на месте этого государства возникает государство Илэу. Через шесть веков, т.е. в ІV в. после Р.Х. это государство стало называться Уги. Страна была разделена на семь крупных областей. Еще через два века одна из семи областей усилилась и отделилась от Уги, стала самостоятельным государством.

Выделившуюся в отдельное государство область, населенную чернореченцами, историки называют «Черноречные мохэ». Со временем черноречные мохэ разделились на шестнадцать краев. Это деление нанесло ущерб прежней целостности, и этим воспользовались бохаи. При поддержке корейских (кугуре) беженцев они подчинили себе мохэ, превратили их в своих подданных. Татаны, составлявшие одну из шестнадцати частей мохэ, не пожелали подчиниться бохаям, ушли на юг современной Монголии и поселились на северных склонах горы Инь (Инь-шань). Вскоре усилившиеся кидани захватили всю территорию Монголии и создали государство Ляо. Татаны вошли в государство Ляо. Через два века после миграции в Монголию татаны размножились и разделились на девять частей. Несмотря на это, они все еще занимали лишь северный склон горы Инь. Халха в это время находилась в составе Уйгурского каганата. В 840 году кыргызы разгромили Уйгурский каганат. Когда через год кыргызы вернулись на Енисей, оставшиеся пустыми земли халха заселили племена юйгюлюй и Шивэй. Возглавляемый потомками Борте-чино народ мэньу-шивэй в составе шивэй поселился на берегах рек Онон, Керулен и Толы. Наверное поэтому в некоторых источниках их называют «трехречные мохэ». В это время кидани и чжурчжэни сражались за господство в Монголии.

Чжурчжэни – это народ тунгусо-маньчжурской группы, некогда подвластный киданям. Воспользовавшись раздорами киданей, чжурчжэни в результате двадцатилетней борьбы разрушили государство киданей и создали свое. Во время этой борьбы трехречные мохэ были на стороне киданей против чжурчжэней. После поражения киданей они продолжали бороться с чжурчжэнями. В связи с этим чжурчжэни в 1135 году собрали войско специально против монголов. Однако победить монголов они не смогли, более того, войско чжурчжэней во главе со знаменитым полководцем, туменбасы Хушаху было разгромлено монголами у подножья горы Хай-лин.

Так монголы стали известны окружающим народам под своим новым именем. С этих времен и до убийства татарами кагана Хамаг-монгольского улуса Амбыгая, сына Сенгүн-билгира, правившего после Кабула, счастье не покидало монголов. После смерти Амбыгая единство монголов дало трещину. Чингис-хан восстановил начавшее распадаться Монгольское ханство, превратив затем его в великую степную империю, каких еще не знала Евразия. Последующая история известна широкой аудитории.

Такова в кратком изложении истории средневековых монголов, т.е. выходцев из Ергене-кона. Они имеют общее название с древними мынгулами, но это другой народ. Если высказанное нами выше предположение истинно, то история древних мынгулов начинается в конце VІІ в. до Р.Х. и заканчивается в І в. после Р.Х. Древние мынгулы по языку и этническому составу были чисто тюркским народом. История монголов, если не брать в расчет 450 лет в Ергене-коне, начинается в VІІІ веке после Р.Х. и продолжается в истории возникшей в начале ХІІІ века Монгольской империи. В науке принято называть их древними монголами или монголами Чингис-хана.

Этнический состав хамаг-монгольского улуса или древних монголов первоначально состоял из потомков древних мынгулов, но позднее они перемешались, ассимилировали киданей, шуршутов. Правящая династия – потомки Борте-чино и Гао-марал. После смерти потомка Борте-чино Добу-мергена, власть переходит к рожденному его вдовой Алун-гуа Бодыншару и его потомкам. По происхождению и Борте-чино, и Бодыншар восходят к древним мынгулам. Поэтому они и называют созданный ими улус мынгульским. Название «мынгул» сменилось названием «монгол» в письменной истории под влиянием доминировавшей в науке иностранной позиции. В связи с этим теперь и народ, и государство называются «Монгол».

Этнический состав этого монгольского народа, как мы уже говорили, составляют потомки древнетюркских народов и потомки народов тунгусо-маньчжурской группы. Их нельзя сравнивать не только с древними мынгулами, но даже и с мынгулами Чингис-хана. Название народа сохранилось, но сам он в какой-то момент полностью изменился. Это изменение началось в ХVІ веке во времена хана Алтана (1543-1589), который взял бразды правления после укрепившего Монгольское ханство и напугавшего китайцев чингизида Даян-хана (1470-1543). Точнее говоря, это изменение начинается после того, как в 1557 году Алтан-хан принял буддизм в качестве государственной религии. Религиозная реформа и духовная зависимость от чуждого народа привели к быстрому изменению языка. Во времена хана Легдана (1604-1634) монголы были полностью завоеваны чжурчжэнями (которые с 1640 года стали называться маньчжурами. – К.С.), что оказало уже самое непосредственно влияние на язык. Ученые-языковеды рассматривают современный монгольский язык отдельно от древнемынгульского, как язык, сформировавшийся в ХVІ-ХVІІ веках. Вероятно, чтобы отличить носителей этого монгольского языка от прежних монголов Чингис-хана, их называют «халха-монголами».

Современные монголы – это халха-монголы. Они отличаются от монголов Чингис-хана по религии, языку, менталитету.

Язык монголов Чингис-хана, т.е. древнемонгольский язык – это тюркский язык, религия – тенгрианство.

Язык современных монголов – это смесь тюркского, киданьского и маньчжурского языков, религия – буддизм.

Современные исследователи на основе конкретных сведений полностью доказали, что древние мынгулы были с самого начала тюркоязычным народом. Во-первых, одним из таких документальных свидетельств является написанная в ХVІІ веке на древнемонгольском языке, т.е. языке монголов Чингис-хана книга «Алтын тобчи». Когда был обнаружен оригинал этого труда, говорившие на современном монгольском языке монголы не понимали язык этой книги и были вынуждены перевести ее на современный монгольский язык. В то же время любой человек, владеющий тюркским языком, может без всякого перевода читать и полностью понимать содержание оригинального текста «Алтын тобчи». Поэтому нет никаких оснований сомневаться, что «Алтын тобчи» была написана на тюркском языке, и что древнемонгольский язык был тюркским языком, т.е. что монголы Чингис-хана были тюркоязычным народом.

Во-вторых, Государственные печати Великих Каганов Монгольской империи, пайцзы, подтверждающие высокий статус государственных служащих, а также так называемый «камень Чингис-хана» – хранящаяся сейчас в Эрмитаже высеченная на камне надпись в честь победы Чингис-хана над Хорезмшахом Мухаммедом имеют тексты на тюркском языке. Это также подтверждает тюркоязычность древних монголов. Во все времена язык государствообразующего народа является языком государственных документов.

Чтобы убедиться в сказанном, сравним надпись на печати кагана Гуюга, приводимую востоковедом А.Г. Оловинцовым в латинской транскрипции, с казахским переводом этого текста:

Древнемонгольская надпись Казахский перевод:

Mӧnke Tengeri-yin Мәңгі Тәңірінің

kűčűn-dűr Yeke mongol күші–дүр Ұлы Моңғол

ulus-un dalay-yin ұлысының далай (теңіз)

qanu jarlig el bulqa ханының жарлығы ел-жұртқа

erkin-dűr kűrbesű еркін-дүр жетсе

bűsirtűgei ayutuyai бүгіліңдер, қорқыңдар

(Оловинцов А. Г. «Тюрки или монголы? Эпоха Чингисхана». Ал. 2012. 132-б.). Смысл надписи на русском языке: «Пусть повеление подобного степи (морю) хана могущественного Великого Монгольского улуса (принадлежащего) Вечного Тенгри беспрепятственно распространиться в стране, склонитесь в страхе».

Такое сходство древнемонгольского текста даже не с древнетюркским, а с казахским переводом заставит задуматься кого бы то ни было. Самое удивительное, что такое сходство прослеживается не только в тексте печати Гуюк-хана, но и в языке других государственных документов. Даже если забыть о других свидетельствах, то одного этого сходства вполне достаточно, чтобы определить природу древнемонгольского языка!

В дополнении выскажем еще один косвенный аргумент. Российская ортодоксальная история утверждает, что русский народ три века находился под татаро-монгольским игом. Не один век, а целых три века, т.е. 300 лет! Как тогда можно объяснить, что в словаре современного русского языка нет ни одного монгольского слова или имени, но присутствует множество тюркских слов и имен, при том, что монголы триста лет владели и правили Русью?! По казахской пословице «Там, где валялся конь – остается шерсть, а там, где валялся верблюд-дромадер, – остается его поклажа», в русском языке должны были остаться хоть какие-то следы татаро-монгольского владычества. Но их нет! Это еще раз доказывает, что древние монголы – монголы Чингис-хана – говорили полностью на тюркском языке.

Думаем, что после сказанного здесь, не остается никаких сомнений в том, что древние монголы или монголы Чингис-хана были тюркоязычными народами. Мы надеемся, что наш проницательный читатель согласится с нами. Не должно быть никаких сомнений и в том, что Чингис-хан был представителем тюркского народа.

Как дунху «превратились» в монголов

Как мы уже говорили, на сегодняшний день в ортодоксальной исторической науке отождествление сюнну древнекитайских источников с тюрками является признанной теорией. Точно так же в качестве научно доказанной исторической истины воспринимается отождествлене дунху с монголами. Почти никто не сомневается в этом, если же кто-то пытается оспорить эту «истину», то он, как бросающий тень на мировые авторитеты, становится парией, никто не придает значения написанному им.

Тем не менее, нам кажется грехом смириться с сомнительным для нас утверждением, только из страха стать неприкасаемым замолчать выводы, сделанные нами в результате многократного сравнительного анализа источников по истории древних народов. Поэтому мы сочли необходимым специально рассмотреть причины, по которым была сформулирована и утвердилась в науке в качестве незыблемой догмы ошибочная концепция, отождествившая народы дунху китайских источников с монголами. Надеемся, что кто-то из исследователей, стремящихся познать нашу историю в ее собственном бытии, обратит внимание на наши выводы, взвесит их на весах разума, оценит и выскажет свое справедливое мнение по этому поводу.

Если не быть многословным и сразу перейти к сути проблемы, то отождествление дунху с монголами – ошибочная концепция, не имеющая научных оснований, возникшая в результате бездоказательных выкладок. Эта ошибочная концепция не была в свое время подвергнута проверке следующим поколением ученых и исправлена. Будучи воспринята в качестве научной догмы, она преградила путь подлинным изысканиям, так что цепочка ошибочных утверждений о первоначальной истории древних народов Востока была продолжена.

Нам остается здесь только повторить в начале третьего тысячелетия слова, сказанные в начале первого тысячелетия после Р.Х. знаменитым китайским историком Фан Хуаном, писавшим историю династии Хань после Бан Гу: «О, мир, что поделать, если первый ошибочный шаг заставляет ошибиться в последующих тысячи шагах?!» (Сиуңну. Хән кітабынан (Сюнну. Из Книги Хань). А. 1998. 145 б.).

Ничто в этом мире не приходит без причины. Есть свои причины и у этой ситуации. Основная причина того, что ошибочная концепция не была исправлена сразу и до сегодняшнего дня воспринимается как истина, по нашему мнению, состоит в том, что европоцентристкая историческая наука «превратила» большинство древних насельников Великой Степи в индоевропейские народы, а тюрко-монгольские народы были «размещены» восточнее, куда не ступали признанные наукой индоевропейцами сако-скифы. В ортодоксальной истории принято, что тюрко-монгольские народы всю свою историю, начиная с существовавшей за двадцать восемь веков до христианской эры китайской линастии Ся, обитали на территории, граничащей с Китаем. Вследствие такой научной «прописки» тюрко-монголов, последующие исследователи были обречены искать происхождение этих народов только лишь на востоке. Поэтому для них главным источником сведений о древних кочевниках стали древнекитайские династийные летописи и родословия. Все размышления и предположения основывались на них. А в этих источниках черным по белому было написано, что на этой территории обитали с незапамятных времен два народа, которые в китайских источниках именуются сюнну и дунху.Таким образом, китайские источники «доказывали», что на севере древнего Китая издревле жили сюнну и дунху, а не какие-либо другие народы. Если так, то кто, как не сюнну и дунху являются предками тюркских и монгольских народов, зафиксированных на этой территории ортодоксальной наукой?!

Основываясь на такой «логике», исследователи отождествили тюрков с сюнну, а монголов – с дунху, превратив сюнну и дунху в предков тюрко-монгольских народов. Так, ошибочное – по причине незнания некоторых сведений – мнение Н.Я.Бичурина о том, что выжившие после устроенной китайской армией резни, убежавшие на Алтай сюнну были предками основателей возникшего позднее Тюркского каганата, обрело долгую жизнь в науке. Повлияло на формирование концепции и то, что после распада прославленной Империи сюнну, когда сюнну (мынгулы) уже не могли существовать как независимое государство, часть сюнну была ассимилирована окрепшими на тот момент дунху (татарами). Ассимиляция сюнну дунхами подтверждается и тем, что уже в 93 году, когда государство Северных сюнну было разгромлено объединенными силами китайцев и сяньби, подчинившиеся сяньби сюнну целиком приняли название сяньби. «Последняя Книга Хань» говорит об этом так: «Оставшиеся роды хуннов, простиравшиеся до 100 000 кибиток, сами приняли народное название сяньби» (Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. ІІ. М.-Л. 1950. Стр. 150-151). Можно сказать, что это была одна из основных причин. Действительно, ассимиляция, растворение сюнну среди дунху позволили последующим исследователям назвать дунху монголами. Чтобы лучше понять эту мысль, необходимо сделать хотя бы краткий обзор истории народов Востока того времени.

Из истории известно, что после падения Империи сюнну, когда мынгулы-сюнну потеряли возможность быть целостным самостоятельным народом, вся власть среди кочевых народов Востока перешла к сяньби (татарам). Основатель Империи сюнну шаньюй Модэ (Маодунь) вскоре после восшествия на престол в 209 г. до Р.Х. поднял свой народ в поход, намереваясь захватить все окружающие территории. Первая часть дунху, которые не выдержав первого внезапного удара шаньюя Модэ, бежали с родины и поселились на горе Сяньби. Позднее по названию горы они стали называться сяньби. Подобно этому, вторая часть дунху, которая укрылась на горе Ухуань начала называться по названию этой горы Ухуань. Народы сяньби и ухуань, которые современные историки рассматривают по отдельности, – это древние дунху или татары.

Слова «Вэйшу» о сяньби «Сяньби – это подобно ухуань, остаток дунху, их язык, привычки, обычаи одинаковы с ухуань» (Кюнер В.Н. 1961. Стр. 142) подтверждают, что речь идет о двух ветвях одного дерева. В исторических источниках они по большей части известны как «народы дунху», однако мы в дальнейшем будем рассматривать их как отдельные народы сяньби и ухуань. И сяньби, и ухуани постоянно воевали с сюнну на западе, с ханьцами – на юге, временами побеждали, временами терпели поражение. Когда побеждали – сохраняли свою независимость, когда оказывались побежденными – признавали свою зависимость от победителя. Обычные првратности судьбы кочевников того сложного времени. Бразды правления в народе сяньби в эти трудные времена взял в свои руки талантливый правитель Таншыхай (в некоторых источниках: Таншыхуай. – К.С.), сын князя Тулу.

С это времени дела сяньби пошли в гору, счастье стало их спутником. За короткое время Таншыхай превратил государство Сяньби в степную империю (147 г.), властвовавшую над народами и землями, некогда принадлежавшими Империи сюнну. Но пора процветания не была долгой. После смерти Таншыхая его сыновья в борьбе за власть за короткое время развалили Империю сяньби, поделив ее на отдельные ханства. На месте распавшейся империи в разное время образовалось несколько государств сяньби. Государства, в которых правили сяньби³⁵, одно за другим доминировали на востоке со ІІ века после Р.Х. и вплоть до ХІІІ века, за исключением периода 552-840 годов, когда правили тюрки (включая уйгуров. – К.С.).

Сяньби – потомки дунху – были правящей династией во всех известных истории после падения великих степных империи государствах, в которых доминировали поочередно мужуны, табгачи, чжурчжэни (если не включать народы, входившие в состав каганата), черноречные мохэ, татаны, кумоси (татабы), кидани. Но их невозможно было и сравнивать с сяньби, составлявшими основу империи Таншыхая. Если сяньби Таншыхая были прямыми потомками народа ханства дунху, низвергнутого сюнну во главе с шаньюем Модэ, то последующие сяньби были наследниками народа, южная часть которого подверглась полной китаизации, а северная и восточная – метисизации, смешению с тунгусо-маньчжурскими и корейскими народами.

Тем не менее, несмотря на пестрый этнический состав населения создаваемых государств, сяньбийское происхождение сменявших друг друга правящих династий, в зависимости от исторической ситуации то усиливавшихся, то слабевших, обеспечило названию «сяньби-дунху», т.е. «татар» долгую жизнь на страницах истории, вплоть до установления в ХІІІ веке единоличного доминирования на Востоке монголов. Такова вкратце историческая ситуация с падения Империи сюнну в 93 г. после Р.Х. и до образования Монгольской империи в ХІІІ веке.

Теперь, зная контекст, попробуем заново переосмыслить историю ергенеконцев. По общему мнению всех исследователей, беглецы, укрывшиеся в Алтайских горах на 450 лет и затем вышедшие опять на сцену мировой истории, были остатками народа сюнну, народа шаньюя Үйчүйжиана (Ел-хана), истребленного в 93 г. после Р.Х. армией империи Хань. Это бесспорно. Ергенеконцами мы называем именно их. Если так, то разве ергенеконцев не следует называть сюнну (здесь мы даже и не будем говорить о мынгулах. – К.С.). Это во-первых.

Во-вторых, все источники подтверждают, что человек по имени Борте-чино возглавлял ергенеконцев, когда они вышли из горной теснины на Алтае, чтобы явить себя миру. Это также не оспаривается. Известные всем монгольские письменные источники по истории и генеалогии – «Сокровенное сказание монголов», «Алтын тобчы» – признают, что Борте-чино был предком монгола Темуджина, под именем Чингис-хана в ХІІІ веке основавшего Империю монголов. Наука не отрицает этого. По этой причине в научных исследованиях монголов Чингис-хана называют «потомки Борте-чино» (Викторова Л.Л. 1980. Стр. 158).

Удивительно, но ни современные монголы, ни иностранные исследователи не отрицают этого, признают этот факт за историческую истину (Очевидно, что Борте-чино является предком правящей династии монголов, но не всего народа. – К.С.). Если все старинные источники, содержащие сведения по истории древних времен, утверждают, что ергенеконцы – сюнну, потомки сюнну, если наука признает, что предок монгольской династии Борте-чино является потомком шаньюя Юйчугяня (Үйчүйжиана) (у Абульгазы – «мынгульского Ельхана» – К.С.), то почему мы, закрывая глаза на все эти бесспорные истины, считаем предками монголов дунху? Если современные монголы имеют отношение к дунху, т.е. к сяньби, то все сводится к тому, что по сведениям китайских источников в определенный период времени они под названием «мэньу-шивэй» находились в составе объединения племен сяньби, называвшегося «шивэй». В китайских летописях династий Суй, Тан четко указывается, что мэньу-шивэй – это сюнну, вошедшие в состав сяньби. В научной среде давно известно, что в Орхонских текстах шивэй называются «Отыз-татар» – «Тридцать татар», это давно доказано (Викторова Л. 1980. Стр. 156). Не говоря уже о другом, разве само тюркское название объединения племен, которые в китайских источниках называются «шивэй», – «тридцать татар», т.е. «тридцать племен татаров» – не подтверждает, что дунху, т.е. сяньби, являются татарами? Разве эти факты не заслуживают того, чтобы исследователи обратили на них внимание?!.

Действительно, позже не только потомки сяньби, но и все восточные народы вошли в состав Монгольской империи. Но это не основание, чтобы превращать мынгулов-сюнну в татаров-дунху.

Итак, подведем итоги. Настало время открыть дорогу научной истине, осознать нашу историю в ее собственном бытии. Для этого необходимо вновь взвесить и переосмыслить имеющиеся в распоряжении научные факты, рассматривая их с вниманием и сопереживанием, избавившись от вредного влияния чуждого мировоззрения. Мы не должны продолжать цепочку ошибок, порожденную одним промахом, сделанным в самом начале исследований нашей истории. Мы не должны продолжать путать одни кочевые народы с другими, ложно идентифицировать их и их современных потомков, необходимо научиться различать их.

Наши выводы по рассматриваемой теме таковы:

І. Ошибка считать предками тюрков (прототюрками) народ, ставший известный под названием сюнну благодаря сведениям китайских династийных историй («Циншу», «Ханьшу», «Хыуханшу»).

ІІ. Сюнну китайских источников и мынгулы древних историков Востока (Рашид ад-Дина, Хондемира, Абульгазы) – это один народ, т.е. сюнну – это мынгулы. Сюнну – это китайский эквивалент, перевод названия мынгул. Оба этнонима – сюнну и мынгул – по сути означают «тысяча рабов», т.е. «много рабов». Нет никаких научных оснований для утвердившегося в казахской исторической науке использования монгольского слова «ғұн», означающего «человек», в качестве эквивалента этнонима сюнну. Мы считаем преступлением перед историей беспричинно, под влиянием колонизаторов менять название народа, оставив в забвении собственное его название.

ІІІ. Мы считаем ошибкой рассматривать народ, в китайских династийных историях упоминаемый наряду с сюнну под названием дунху, как монголов. Дунху – эквивалент названия «татар», а не «мынгул». Нет никаких научных оснований для того, чтобы татар, имеющих схожий с мынгулами язык, религию, судьбу, включать в тунгусо-маньчжурскую группу, имеющую совершенно другой язык и образ жизни.

Итог: те, кого называют сюнну – это мынгулы, а дунху – татары, оба древних народа являются тюркоязычными. Как нам кажется, не стоит древних соседей китайцев путать, называя, как сейчас принято, сюнну, хунну, гунны, дунху, сяньби, ухуань, а следует и устно и на письме использовать собственно тюркские их названия – мынгулы и татары.

Три Чингиса

Титул правителя сюнну

В начале книги мы ставили вопрос: что означает имя Чингис – звание это или титул? И попутно отметили, что в современной ортодоксальной науке ответа на этот вопрос нет, так же как и нет ответа на вопросы: что означает это слово само по себе, словарному фонду какого языка принадлежит? Теперь наступил момент поделиться нашими соображениями по этому поводу с читателем. Как представляется, разговор лучше начать с титула правителя сюнну. Теперь, когда мы установили, что сюнну китайских летописей – это древние мынгулы, нам следует пристальнее рассмотреть смысл титулов сюнну, упоминаемых в китайских летописях. Без этого наша тема останется нераскрытой до конца.

Название народа сюнну стало известно благодаря знаменитому труду «отца китайской истори» Сы-ма Цяня «Исторические записки». Согласно этой книге наивысший титул правителей сюнну называется «шаньюй». До сих пор неизвестно значение этого слова как такового, а значение его в качестве титула близко к древнекитайскому «сын неба», средневековому тюркскому титулу «каган».

Следует напомнить, что такое значение титула свойственно лишь для периода расцвета Империи сюнну. В другие времена, например, времена распада империи шаньюи обладали гораздо меньшими полномочиями и силой. Сужение границ полномочий шаньюев начинается с того времени, как империя сюнну распадается на две части – Северных и Южных сюнну. Вместо одного шаньюя народом в этот период правят по отдельности два, а затем и пять шаньюев. В это время все, кто находится у верховной власти, называются «шаньюями», однако очевидно, что значение титула, властные полномочия и территория их осуществления далеко уже не те.

Однако все это не противоречило прежнему понятию «шаньюй сюнну». Подвластный народ по-прежнему подчинялся своему шаньюю, соседние страны по-прежнему воспринимали их как глав государств.

Настоящее обесценивание титула сюнну, лишение его всякой силы и властных полномочий начинается с падением Империи сюнну, когда народ разделился и вошел в состав разных государств. Процесс входит в силу в период образовавшихся на основе пяти северных племен шестнадцати государств ( Ранняя Чжао, Поздняя Чжао, Ранняя Янь, Поздняя Янь, Западная Янь, Южная Янь, Ранняя Цинь, Поздняя Цинь, Западная Цинь, Южная Лян и др.). В этот период титул шаньюй стал рядовым титулом (или должностью), на которую правитель назначался главой другого государства – китайским императором.

Необходимо иметь в виду, что титул «шаньюй» существовал только у сюнну, его не было ни у одного из других кочевых народов на сопредельных с древним Китаем территории. Древние китайцы не называли «шаньюями» правителей других «диких» племен. Удивительно, но этот титул никогда не использовался по отношению к правителям даже родственных с сюнну, находившихся с ними в постоянном контакте племен. Возможно, существовала некая свойственная лишь сюнну особенность в изначальном процессе формировании их как народа или в структуре государства, которая стала причиной появления такого уникального титула³⁶. К сожалению, теперь из-за скудости сведений древних памятников невозможно сказать, какой была эта особенность. В современной ортодоксальной исторической науке название этого титула правителей сюнну в разных языках в целом передается как «шаньюй» с небольшими изменениями в соответствии с особенностями языка.

Казахские историки вослед русским языковедам передавали раньше этот титул в виде «шаньюй» (каз. «чәниүй»). Позднее, со второй половины 70-х годов ХХ века вместо слова «шаньюй» стало использоваться выражение «тәңірқұт» («благодать Тенгри», казахское слово «құт» известно с древних времен, его современное значение «богатство, достаток, изобилие», более архаичный смысл «семя, плодородие, душа-зародыш ребенка или приплода скота, который даруется небом». – Пер. ). Причиной введения такого новшества было его использование в качестве эквивалента китайского «шаньюй» историками, вышедшими из китайских казахов. Никто ни тогда, ни позже не усомнился в правильности такого «новшества». Возможно, это произошло в результате признания превосходства казахских историков Китая в знании китайской письменности, их квалификации в расшифровке иероглифов. Возможно, повлияло и то, что термин «шаньюй» до сих пор остается необъясненным, в то время как тюркский по происхождению термин «тәңірқұт» имеет прозрачное значение.

Как бы то ни было, с тех пор в изданных казахских книгах по истории, даже в академических трудах повсеместно слово «тәңірқұт» употребляется в качестве эквивалента термина «шаньюй». Конечно, для нашей науки большим достижением является, когда не только «шаньюй», но и любое другое имеющее отношение к казахской истории название из древних источников на других языках оказывается объясненным, ему находится эквивалент из словарного фонда нашего родного языка. Но это становится достижением только в том случае, если вопрос исследован всесторонне, обоснован последовательными сведениями, соответствие предлагаемого эквивалента очевидно и не вызывает никаких сомнений. В противном случае, когда эквивалент возникает в результате чьего-то ошибочного мнения, с чьей-то поддержки искусственно вводится в научный оборот и силой личного авторитета утверждается – это больше преступление перед историей и будущими поколениями историков. Если введение такого неоправданного эквивалента не получит отпора с самого начала, то через некоторое время к нему привыкают, и тогда истина, которая рано или поздно должна была раскрыться, остается невостребованной, никто более не ищет ее. Особенный вред надуманных эквивалентов состоит именно в этом.

Если подойти к нашей проблеме с этой точки зрения, то я не могу принять вошедший в научный оборот, утвердившийся в казахской науке термин «тәңірқұт» в качестве эквивалента высшего титула правителя сюнну «шаньюй», и считаю настоящей ошибкой его использование. Понятийное значение терминов «тәңірқұт» и «шаньюй» сильно различаются. Это два отдельных понятия. Возможно, содержание понятий дополняет друг друга, помогает раскрыть друг друга, но эти термины не являются эквивалентами, синонимами. Чтобы вполне понять это, следует опять же обратиться к анализу сведений.

Слово «шаньюй» в качестве названия титула в первый раз встречается, как уже говорилось, в «Исторических записках» Сы-ма Цяня, в главе «Повествование о сюнну»: «Это была пора подъема восточных ху, расцвета натше (юечжи. – К.С.). У гуннов шаньюем (тәңірқұтом) был Тумен³⁷. Он не сумел дать отпор войскам династии Чин и отступил на север» (Жунго тарихнамаларындағы қазаққа қатысты деректер (Сведения в летописях джунго, имеющие отношение к казахам). 1 кітап. Бейжин. Ұлттар баспасы (Пекин. Издательство национальностей). 1998. 75 б.). Упоминающийся здесь Тумен – это верховный правитель сюнну времен царства Чин (Цин). Он считается первым шаньюем, упомянутым в письменных источниках. Поэтому неизвестно, назывались ли верховные правители сюнну до него шаньюями. Никаких сведений, позволяющих строить гипотезы на этот счет, нет.

Понятно, что недостаток сведений создает проблемы и с прояснением значения слова «шаньюй». В древних текстах есть всего два момента, имеющих отношение к значению слова «шаньюй». Да и те лишены конкретности. Одно из сведений взято из «Шиуән иән чүн чиудан». «Когда Ши Ань читал «Книгу Хань», он не понял значения слова «шаньюй».Тогда стоявший рядом, бывший (там) рабом человек из ху (дикарь, т.е. сюнну – К.С.) объяснил ему «У ху это означает «Сын Неба»» (Цитата приводится в статье китайского ученого Чиу Жиу Жуна в «Журнале Центрального института наций», 1989. № 37 // «Қытай оқымыстылары көшкіншілері тарихына қатысты» (Китайские учены о истории кочевников). 33-34 б.). Опираясь на эту цитату, ряд ученых (В.Радлов, де Гроот и др.) склонны считать, что эквивалентом титула «шаньюй» будет титул «сын Неба», «сын Тенгри» и т.д. Но кажется это не соответствует действительности. Потому что раб-ху, т.е. человек из народа сюнну объясняет Ши Ану значение слова «шаньюй» так, как например в ХVІІІ веке французу, не понимающему значение казахского титула «хан», объяснили бы что хан – это король. Здесь объяснение «сын Неба» передает смысл титула, однако не передает значение слова как такового. Подобно тому, как слово «хан» не может быть переводом слова «король», «сын Неба» не является эквивалентом слова «шаньюй».

На самом деле, хотя мы говорим, что «шаньюй» – это титул правителя сюнну на китайском языке, похоже, что не только современные, но и древние китайцы не знали словарного значения титула. Возможно, что это бессмысленное слово, придуманное самими китайцами в традициях древних китайцев ради уничижения кочевых соседей. Если слово «шаньюй» имеет на китайском языке определенное значение, то ханзу Ши Ань, понявший без пояснений все упомянутые в «Книге Хань» титулы правителей самых разных народов, должен был понять и это название. Но он не понял этого названия, спросил о его значении у находившегося рядом человека из ху. Получается, слово «шаньюй» непонятно и самим древним китайцам.

Второе сведение – точнее первое и по сути единственное – дано в той же «Книге Хань», которую читал Ши Ань. Там о прославленном шаньюе Маодунь, основатели империи сюнну говорится: «Шаньюя называли именем Чинтижы. В его царстве он носил титул Чэнли (Шыңли) гуту шаньюй, причем сюнну называли Небо словом Чэн (Шың), а сына называли гуту. Сам титул «шаньюй» означал «обширный», что должно было указывать на то, что носитель титула был «велик, подобно Небу» (Қойшығара Салғараұлы. (Сиуңну (Хән кітабы) (Сюнну («Книга Хань»)). Алматы. 1998. 33-34 бб.).

На первый взгляд, вроде бы все правильно. По-видимому, значение слова «шаньюй» раскрыто в древней книге, ясно указано. Но если углубиться в проблему, то понимаешь, что трудно сказать однозначно, говорит ли автор «Книги Хань» Бан Гу в словах ««шаньюй» означал «обширный»» о словарном значении или о значении титула. Если, предположим, Бан Гу здесь имеет в виду титул правителя сюнну, то в соответствии с представлением древних китайцев о Небе как владыке всего мира, вполне уместно охарактеризовать властные полномочия могущественного шаньюя, владеющего и повелевающего половиной мира, словами «…носитель титула был «велик, подобно Небу». Можно так истолковать эти слова, это не будет ошибкой.

А если все не так, если Бан Гу имеет в виду словарное значение, а не значение титула? Бан Гу – знаток истории, обладатель всесторонних знаний, очевидец расцвета Империи сюнну, вступавший в отношения с ними – вполне мог знать, каково было словарное значение титула, по-китайски переданного словом «шаньюй». С этой точки зрения пояснения Бан Гу «титул «шаньюй» означал «обширный»» больше похоже на попытку раскрыть значение слова, нежели обрисовать властные полномочия титула. Необходимо поразмыслить над этим!

Очевидно, что не имеющий собственных письменных летописей, но стремящийся открыть сокровищницу древней истории народ не может позволить себе роскоши игнорировать хотя бы одно из имеющихся немногочисленных сведений, увлекаться, выбирать направление по первому впечатлению или поверхностному суждению, брошенному кем-то когда-то. Необходимо изучить и осмыслить до конца каждое имеющееся сведение. Именно здесь, при выборе направления исследования надо быть осторожным и внимательным, что называется, «семь раз отмерить и один раз отрезать». Поэтому будет оплошностью высказывать пустые, необоснованные догадки до тех пор, пока единственная существенная информация из «Книги Хань» не изучена всесторонне, и мы не убедимся в правильности нашей гипотезы.

Если подойти к проблеме с этой стороны, то какое из высказанных выше предположений истинно? Какой аспект преобладает в высказывании Бань Гу? Поскольку нет других сведений, которые дополнили бы рассматриваемое и помогли ответить точно на этот вопрос, нам следует опять обратиться к единственной информации «Книги Хань». Объяснение по поводу титула шаньюй начинается со слов: «Шаньюя называли именем Чинтижы. В его царстве он носил титул Чэнли гуту шаньюй…» Первое предложение вполне понятно, Бан Гу сообщает имя правителя сюнну. Нетрудным представляется и смысл второго предложения «В его царстве он носил титул Чэнли гуту шаньюй…» Если мы воспользуемся объяснение слов в «Книге Хань» «сюнну называли Небо словом Чэнли, а сына, потомка называли гуту», то словосочетание «чэнли гуту шаньюй» означает «сын, отпрыск, потомок Неба шаньюй». «Потомок неба» здесь эквивалентен древнекитайскому «сын Неба», т.е. словосочетание, приводимое в древнекитайском источнике на языке сюнну, означает «сын неба шаньюй».

К слову отметим, что во время пребывания в Китае мы имели возможность обменяться мнением с тамошними казахскими историками. Оказалось, что при переводе титула «шаньюй» – «тәңірқұт» на казахский язык они отталкивались именно от словосочетания «чэнли гуту шаньюй» в «Книге Хань». Вроде бы это не противоречит действительности. Потому что языковеды, несколько лет назад всесторонне исследовавшие несколько считающихся сюннскими слов древнекитайских источников установили, что они принадлежат древнетюркскому словарному фонду. При этом было доказано, что слово «чынли» / «чэнли» действительно означает по-тюркски «небо», а «гуту» / «гуду» – «потомство, семя, құт». Известно также, что в древности для тюрков понятия «небо» и «тенгри» переплетались, срослись в одно понятие. И сейчас это все еще так. Например, значения проклятий «Көк соқсын» («Пусть Небо накажет (букв. ударит)») и «Тәңір атсын» («Пусть Тенгри накажет (букв. застрелит)») фактически тождественны. Поэтому перевод слова «чэнли» как «тенгри» не создает ошибки.

Если же мы рассмотрим слово «гуту» («гуду»), то известно, что китайцы составляют все слова из слогов, например этноним «қазақ» они передают в форме «ха-са-хы». Поэтому передача древнетюркского слова «кут» в форме «гуту / гуду» не противоречит закономерностям языка ханзу. Отсюда следует, что выражение «чэнли гуту» действительно означает «тәңірінің құты» – «тәңірқұт» (семя, потомство тенгри). Все это логично и не вызывает сомнений.

Но вопрос здесь в другом. В основном, по сути единственном, сведении о титуле шаньюй словосочетание «чэнли гуту» дается не как эквивалент, синоним титула, а как пояснение к нему. Иначе говоря, сюнну называли своего правителя не «чэнли гуту», а «чэнли гуту шаньюй»! Если это словосочетание «чэнли гуту шаньюй» перевести, то получится «отпрыск неба – шаньюй» («шаньюй, несущий небесное плодородие») или «отпрыск Тенгри – шаньюй» («шаньюй, наделенный божественным плодородием»). Разве не так? Вероятно, сюнну использовали выражение именно в этом смысле.

Это соответствует древней традиции тюркоязычных народов, считающихся наследниками сюнну, почитать своих правителей, присоединяя к их титулу спереди выражения «Рожденный от Тенгри», или «Происходящий от Тенгри» или «Созданный по воле Неба и Земли». Правильность такой интерпретации полностью доказывается первыми словами приводимого в «Книге Хань» письма знаменитого шаньюя Модэ к императору Хань Шиау Вынь-ди: «Посаженный на трон самим небом великий шаньюй сюнну». Итак, теперь ясно, что «чынли гуту» – это не эквивалент титула «шаньюй», а его определение, пояснение.

Чтобы еще раз убедиться в этом, будет не лишним рассмотреть словосочетание «чынли гуту шаньюй» в контексте утвердившегося в казахской историографии переводом «шаньюй» – «тәңірқұт». Для этот в словосочетание вместо «шаньюй» подставим «тәңірқұт». Выражение «чынли гуту шаньюй» превращается в « тәңірдің құты – тәңірқұт», что больше напоминает бессмысленную скороговорку, чем торжественную титулатуру. Тем более в таком употреблении «тәңірқұт» не раскрывает ни словарное, ни титульное значение термина «шаньюй». Именно поэтому мы в начале разбора сказали, что слово «тәңірқұт» не является эквивалентом слова «шаньюй». Такое использование слова «тәңірқұт» – ошибка.

Итак, мы выяснили, что использование сейчас казахскими историками в качестве эквивалента титула верховного правителя сюнну слово «тәңірқұт» является ошибочным, но это не поможет нам решить нашу проблему. Остается открытым вопрос: что из себя представляет приводимое в «Книге Хань» определение – словарное значение или значение титула. Других сведений, способных пролить свет на проблему, в древних источниках нет. Нам остается лишь попробовать обратиться к истории древних народов, считающихся потомками сюнну, к структуре созданных ими государств. Такие государства, образовавшиеся после падения Империи сюнну на ее территории, – это в первую очередь мощная степная держава Тюркский каганат, а после его падения образовавшиеся на его восточных землях Уйгурский, а на западных землях – Тюргешский и Карлукский каганаты. При внимательном рассмотрении титулов глав этих государств особое внимание привлекает своей изменчивой природой титул, по-тюркски называющийся «тархан» (дархан), а по-китайские переданный в форме «даган». Интуиция подсказывает, что именно он является эквивалентом титула сюнну «шаньюй». В первую очередь следует отметить, что он созвучен, в точности соответствует по смыслу пояснению, данному историком Бань Гу в «Книге Хань» титулу «шаньюй». Дархан (каз. «дарқан, дархан» – обширный, просторный, щедрый, свободный, привольный». – Пер.) означает «просторный, обширный, щедрый, широкий». Слово и теперь употребляется в этом значении.

Казахский историк из Китая, знаток языка хан-зу Каһарман Муканулы, комментируя китайские названия и термины в книге «Сведения в летописях джунго, имеющие отношение к казахам» так поясняет титул сюнну «шаньюй»: «В действительности значение иероглифа «шаньюй» – это не «тәңірқұт». В оригинальном тексте дается пояснение к слову «шаньюй». Здесь слово «шаньюй» объясняется как «дархан» (т.е. «құтты», благодатный, изобильный), «обширный как небо» (или «высокий как небо»)» («Жунго тарихнамаларындағы қазаққа қатысты деректер». 1 кітап («Сведения в летописях джунго, имеющие отношение к казахам.» Книга 1). Пекин. Издательство национальностей. 1998. 503-504 бб.).

Если рассмотреть этимологию слова «дархан», то оно составлено из двух слов «дар» и «хан». Слово «дар» здесь означает «приказ», «повеление» . В целом слово «дархан»³⁸ имеет значение «приказ, распоряжение, повеление хана», а в качестве титула оно имеет значение «человек, поставленный особым приказом повелителя страны». В качестве титула «дархан» соответствует титулу «эмир», которым позднее арабские халифы наделяли людей, поставленных править захваченными странами и народами. Титул «эмир» восходит к арабскому слову со значением «приказ, повеление». Властные полномочия обладателей титула «тархан» менялись с ходом времени. Основная компетенция этой должности (титула) вначале ограничивалась правлением зависимой страной, вошедшей в состав государства. Иногда в случаях, когда подвластная тархану страна (провинция) усиливалась, тархан мог сравняться со своим повелителем в военной силе и богатстве, в таких случаях некоторые тарханы переставали подчиняться своему государю, боролись с ним за свой независимость и иногда действительно превращались в суверенных правителей. Таких примеров в истории немало. Мохы дагэн (тархан) – один из тарханов Тюргешского каганата – убил своего сюзерена, знаменитого кагана Сулу и позднее сам воссел на трон каганов. Чаще всего тарханы получали суверенную власть, когда степные империи слабели изнутри, начинали распадаться. Однако даже достигнув верховной власти и воссев на каганский или ханский престол, тарханы в связи с более низким происхождением – не из ханского или каганского потомства – не назывались каганами или ханами, оставались в прежнем титуле тархана.

Чтобы в полной мере понять сказанное, можно припомнить титул одного из великих завоевателей и правителей Востока Хромого Тимура, который захватив полмира и став могущественнее любого хана или кагана, сохранил титул «эмир», т.к. не был потомком Чингис-хана. Как уже говорилось, властные полномочия шаньюев и территория их действия не были постоянными. Иногда титул шаньюя означал правителя края или провинции (страны), посаженного на власть главой государства, а иногда это был высший титул правителя в стране, достигшей независимости. В соответствии с этим менялись властные полномочия наделенного этим титулом правителя и территория их действия. Это говорит о сходстве значений слов «шаньюй», «тархан», «эмир». Если бы титул шаньюя изначально обладал такой же огромной значимостью как титулы «сын Неба» или «каган», то он бы позднее не давался правителям мелких владений. Ведь никогда титулы «сын Неба» или «император» не применялись по отношению к правителям княжеств, точно так же как правителей мелких ханств или племен никогда не называли «каган». Судя же по китайским сведениям, мелких владетелей вполне могли называть «шаньюй». Это подтверждается упоминанием в китайских источниках о истории народов сюнну этого титула в совершенно разных вариантах. «Шаньюй», «великий шаньюй», «чәниүйиуәнпу», «чәниүйпу», «восточный шаньюй», «западный шаньюй», «северный шаньюй», «южный шаньюй», «шаньюй динлин». Чтобы не оставаться голословными, обратимся к фактам. Вначале о звании «великий шаньюй».

«Мужун Гүй – основатель государства Ранняя Янь – в начальный период летописи иун-жиа называл себя «великий шаньюй сяньби» («Книга Жин». Родословие. Из жизнеописания Мужун Гүя).

Фу Хун – основатель государства Ранняя Чин – на шестом году летописи иун-хы объявил себя в Фанту «большим полководцем, великим шаньюем и повелителем трех Чин» («Книга Жин». Родословие. Из жизнеописания Фу Хуна).

Шы лы – основатель государства Жау – называл себя «большой дуду, большой полководец, великий шаньюй и повелитель Жау» («Книга Вій». Из жизнеописания Шы Лы).

Чи Фу Го-жин – основатель государства Западная Чин – на десятом году летописи тәй-ван царя Шиау Ву объявил себя «большим дуду, большим полководцем, великим шаньюем» («Книга Жин. Родословие. Из жизнеописания Чи Фу Го-жина)³⁹.

Этот перечень можно продолжить. Но и этих примеров достаточно, чтобы понять: правители пяти Северных племен в эпоху шестнадцати государств добавляли к основному титулу дополнительный титул «великий шаньюй». Все они хоть и были правителями отдельных владений, являлись зависимыми, их утверждал правитель центрального государства, в данном случае китайский император. Поэтому император даровал им официальный титул. Например, император даровал титул повелителя государства (повелитель государства Жау, Ранняя Чин и т.д.), большого дуду и большого полководца. «Великий чаньюй» – это неофициальный титул, они сами себя так называли. Эта тенденция добавлять титул «великий шаньюй» возникла из стремления утвержденных императором правителей предстать перед народом, еще не забывшим грозное могущество шаньюев времен расцвета Империи сюнну, наследниками этого могущества, независимыми правителями независимых государств. При этом они именовали себя не просто шаньюями, а «великими шаньюями», чтобы выделиться из рядов расплодившихся и зависимых от «великих шаньюев» шаньюев разных рангов с еще более малыми полномочиями.

Стоит обратить внимание, что в древних рукописях звание «великий шаньюй» относилось только к правителям кочевых народов. Во время 16 государств существовала целая система должностей нижестоящих шаньюев. Их называли «шаньюй правого и левого пу», «шаньюй иуәнпу». Их должостные полномочия были ниже, чем у великих шаньюев. Они назначались великими шаньюями. Например, в «Книге Жин. Жизнеописание Шы Лы» говорится: «Шы Лы назначил Жи Луна шаньюем пу и поручил ему руководить войсками, обеспечивать оборону». В этой же книге в «Жизнеописании Фын Ба» говорится: «наследнику Иуну был дан (титул) великий шаньюй, под ним были созданы четыре пу». «Четыре пу» – это четыре шаньюя пу. Не вызывает сомнения, что деление шаньюев на левых и правых, передних и последних воспроизводит деление находившихся ниже шаньюя представителей власти в империи сюнну: левый и правый тужи-ваны, левый и правый лули-ваны. Разумеется с точки зрения властных полномочий великий шаньюй стоял гораздо ниже шаньюя, а шаньюй-пу – ниже тужи-уана и лули-уана.

Судя по исследованию китайского историка Чиу Жиу Жуна, шаньюй иуән-пу был рангом выше, нежели шаньюи левого и правого пу. Появившаяся позднее практика присоединения к этому титулу определений «восточный, «западный, «северный», «южный», «динлин» доказывает, что властные полномочия обладателей этих титулов распространялись лишь на определенный край, область. Иначе говоря, они были на уровне нынешних руководителей областей. Их назначал великий шаньюй. И титул также давался великим шаньюем. В связи с этим некоторые сведения их древних рукописей в качестве примера.

«Лиу Цун из государства Хань за труды в деле умиротворения Иу-жыу отправил к Шы Лы человека со специальным бунчуком и назначил его восточным шаньюем» («Книга Жин». Из жизнеописания Шы Лы).

Государство Поздняя Жау назначило северным шаньюем сяньби Ихұя» («Книга Жин». Родословие. Из жизнеописания Шы Жи Луна).

«Шыху государства Поздняя Вій сделал сюнну Лиу Баузы шаньюем динлин, а Фу Жиән государства Ранняя Чин назначил сюнну Лиу Вичы западным шаньюем.

Фу Жиән государства Ранняя Чин после покорения сяньбийского племени ифу назначил Ифу Сыфәна южным шаньюем и оставил его в Чаңәне. Это было сделано для успокоения сяньбийского племени ифу.

Мужун Чүй государства Поздняя Жау назначил сяньби Тоба Гүйіна западным шаньюем» (Все эти сведения содержаться в «Книге Вій» и «Книге Жин» // Указ. соч. Стр. 43-44).

И этот ряд примеров может быть продолжен. Но уже из приведенных примеров можно понять: в эпоху шестнадцати государств каждый из правителей этих государств самостоятельно назначал шаньюев, называвшихся по названиям сторон света – «восточный шаньюй», «западный шаньюй», «северный шаньюй», «южный шаньюй» – или по названиям объединений племен («шаньюй динлин»), и властные полномочия таких шаньюев ограничивались территорией одной области или района. По уровню власти такие шаньюи сравнимы с первоначальными шаньюями и эмирами. Именно в этот период уровень властных полномочий шаньюев позволил рассматривать этот титул как эквивалент титула тархан, он сохранился в сознании последующих народов, считающихся наследниками сюнну. Основатели государства сюнну были прежде рабами, и такое происхождение государство отразилось в двух моментах. Во-первых, правитель государства сюнну носил титул шаньюй-тархан, который первоначально давался главой государства человеку, назначенному руководить подвластным народом. Во-вторых название сюнну означает «тысяча рабов». В свое время мы доказывали, что эти рабы были выходцами из ишгузов. Вероятно, в те времена их правитель назывался «тархан».

Итак, подытоживая сказанное, можно сделать выводы:

1) Определение, данное в «Книге Хань» высшему титулу сюнну, на языке «хан-зу» звучащему как «шаньюй», передавало словарное значение первоначального варианта титула на языке сюнну.

2) Автору «Книги Хань» Бан Гу, жившему в период расцвета Империи сюнну, было известно значение титула правителю сюнну в языке сюнну, и он передал это значение в словах «титул «шаньюй» означал «обширный»».

3) Используемый сейчас казахскими историками эквивалент титула «шаньюй» «тәңіқұт» является ошибочным.

4) Со своей стороны предлагаем гипотезу,, что тюркский (сюнну) эквивалент титула, переданного древними китайцами как «шаньюй», – «тархан». Шаньюй, как и тархан – это титул, который давался главой государства человеку, назначенному руководить завоеванным или добровольно вошедшим в состав государства народом. Титулы эти различаются лишь тем, что один из них – китайский, а другой – тюркский, т.е. «шаньюй» – это древнекитайский перевод тюркского «дархан» (тархан). Властные полномочия носителей этого титула менялись со временем в зависимости от благоприятной или неблагоприятной для них исторической ситуации. Позднее он давался и полководцам, и наиболее авторитетным государственным деятелям.

Имя правителя сюнну

Итак, мы поняли смысл титула шаньюй. Как бы то ни было, этот титул не имеет отношения к званию Чингис. У правителей мынгулов-сюнну не было титула «чингис / шыңғыс». Теперь мы несколько изменим направление своих поисков, проверим, не имеет ли отношение слово «чингис» к имени правителя Империи сюнну.

В «Книге Хань» указывается: «Шаньюя называли именем Чинтижы» («Сиуңну (Хән кітабынан). Алматы. 1998. 33 б.). Но здесь ничего не говорится о том, является ли это имя собственным именем правителя сюнну, или оно было дано ему позднее как псевдоним или тронное имя. Нигде также не объясняется смысл этого имени. Тем не менее, можно догадаться, что речь идет не о данном при рождении имени, а о псевдониме, т.к. автор «Книги Хань» говорит, что «Чинтижы» – это имя прославленного шаньюя Маодунь (Модэ), превратившего государство сюнну в мощную степную империю. Опираясь на сведения «Книги Хань», можно условно определить, что собственное имя правителя сюнну – Маодунь, псевдоним – Чинтыжы, титул – шаньюй. Если эта наша догадка верна, то нам остается лишь прояснить значения приведенных по-китайским имен правителя сюнну – Маодунь и Чинтижы. Но мы уже говорили, что ни в «Книге Хань», ни в других древнекитайских источниках нет сведений, позволяющих сделать это. Поэтому мы вынуждены обратиться к трудам иностранных ученых, писавших о истории сюнну.

В начале поговорим о собственном имени великого шаньюя – Маодунь (Модэ).

Подобно тому, как название народа сюнну передается по-разному в языках народов мира, по-разному звучит в них и имя Маодунь. Например, по-китайски его зовут Мао-дунь, отталкиваясь от этого европейские синологи называют его «Маудун», турецкие – «Мете», русские – «Модэ», казахские – «Мөде» (Мүде). Соответственно по-разному объясняется и имя. Здесь нет необходимости анализировать все варианты. Мы посчитали правильным подробно остановиться на одной версии, наиболее логично укладывающейся в нашу концепцию.

Это – версия немецкого ученого Фридриха Хирта. Он прочитал иероглифы, которыми в древнекитайским письменных источниках передано имя правителя сюнну как «Мао-дунь». Он считает, что это результат перевода собственно сюннского имени на язык хан-зу. Значение имени по его мнению передается тюркским понятием «бақ-тұр». Надписи каменных памятников на Орхоне доказывают, что тюркское слово «бақ» (счастье) переводится на китайский язык как «мао». Это позволяет сказать, что гипотеза Ф.Хирта логична и вполне может оказаться правильной. Этимология слова «батыр», «баһадур» («бақ» – счастье; «тұр» – «стоять, находиться, подниматься, быть, пребывать, жить и т.д.), бақ-тұр – бақ-тыр – батыр), возникшего из древнетюркского представления о человеке, который всегда побеждает в битве, потому что «с ним всегда пребывает счастье», говорит в пользу гипотезы немецкого ученого. В таком случае и имя Маудунь – это не данное при рождении имя, а псевдоним, прозвище, которое будущий сюннский правитель получил в молодости, когда прославился своей воинской удачей.

Такая этимология еще раз подтверждает, что сюнну – тюркский народ. Из истории известно, что в древние времена правители народов тюркского происхождения имели несколько имен: детское, юношеское, получаемое при достижении определенного статуса и тронное имена. Например, данное при рождении имя прославленного кагана Тюркского каганата Мугәна – Кұшу, юношеское – Сыдоу (Сыжин), имя, под которым он стал известным в народе – Иәнду (Победитель), имя, полученное при достижении положения, – Кигинь Муюй хан, тронное имя – Мугән-каган.

Вернемся к фразе Бан Гу в «Книге Хань» «Шаньюя называли именем Чинтижы…» Здесь следует специально отметить один факт. Весь этот фрагмент о имени и титуле правителя сюнну «Книги Хань» не был включен в труд прославленного синолога Н.Я. Бичурина (Иакинфа), который первым открыл в древнекитайских источниках историю сюнну и, переведя на русский язык, познакомил с ней мир. Точнее говоря, Н.Я.Бичурин не мог не перевести это сведенье, способное стать сенсацией в научном мире. Вероятно, эта лакуна была результатом сокращений со стороны редакторов, готовивших рукопись в печать.⁴⁰ Так позволяет думать и тот факт, что пропуск в переводе наносит вред пониманию текста в целом. Убедитесь сами: перед сокращенным фрагментом Бан Гу повествует: «При Модэ дом Хуннов чрезвычайно усилился и возвысился; покорив все кочевые племена на севере, на юге он сделался равным Срединному двору» (Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. ІІ. М.-Л. 1950. Стр. 48). Затем китайский историк говорит о том, что шаньюй сюнну обрел новое имя, был назван Чинтижы, а в государстве назывался «чэнли гуду – шаньюй», что сюнну небо называют «чэнли, а «гуту / гуду» – потомство, что слово «шаньюй» означает обширный, просторный, и что шаньюй можно сравнить с небом. Весь этот интереснейший фрагмент пропущен у Бичурина. Наверное поэтому ни один исследователь не упоминает, что Маодуна звали Чинтижы. Веротно, эти исследователи работали не с оригинальным текстом, а лишь с переводом. Существование такого отрывка мы обнаружили лишь несколько лет назад, когда сами переводили с китайского языка главу «Сюнну» «Книги Хань» Бан Гу. Поэтому мы и говорим, что наши исследователи должны сами изучать оригинальный текст, а не положиться на чьи-то переводы.

Итак, вернемся к имени правителя. Итак, прославленный китайский историк Бан Гу сообщает, что каган сюнну Маодунь имел имя Чинтижы и это имя он получил после того, как покорил все окружающие племена и превратил свое государство в мощнейщую степную империю, равных которой не было. Удивительно, но имя Чинтижы более нигде не встречается, ни один другой правитель сюнну не получал его. Ни отец Маодуна Тумын, ни другие шаньюи так не именовались.

Чинтижы – это транскрипция имени правителя сюнну на языке хан-зу. Оригинальный вариант имени на языке сюнну неизвестен. Судя по определению шаньюя в «Книге Хань», этот псевдоним Моде получил после того, как завоевал все народы, соседствовавшие с Империей сюнну, вынудил Срединное государство платить налоги, прославился далеко вокруг. Об этом «Книга Хань» сообщает: «… сюнну покорили себе на севере владения хуньюй, чуйшы, динлинов, жиәнгунов и шынли. После этого правители и полководцы сюнну окончательно подчинились Моде, стали считать его «превосходящим всех в мудрости»» (Салғараұлы К. Сиуңну. Алматы. 1998. 36 б.). Имя Чинтижы Маодунь получил после этих событий.

Как уже было сказано, никаких данных о словарном значении «чинтижы» нет. Поскольку это имя правителя сюнну не попало в поле зрения исследователей по причине лакуны в переводе Бичурина, вообще не было им известно, исследований на эту тему не проводилось. Исследователям известно лишь имя Маудун (Моде, Мете, Мөде, Мүде).

Что можно сделать в этой ситуации? Исследователь, стремящийся к истине, не должен ограничиваться констатацией факта отсутствия информации по интересующему вопросу. Надо искать дальше. Следует обратиться к методу реконструкции и экстраполяции, когда исследователь, проанализировав и усвоив до конца имеющиеся данные, пытается связать имеющиеся у него сведения о разных периодах истории, использовать имеющуюся о древних временах информацию для понимания последующего, не отраженного в источниках периода, и наоборот закономерности, выявленные на данных о более позднем периоде, применить к более раннему периоду, о котором нет сведений. Таким образом, удается получить хоть какое-то, пусть гипотетическое представление о «белых пятнах» истории. Используя этот метод, мы обратимся к истории более поздних тюркских народов, считающихся наследниками сюнну, просеем через сито сравнительного анализа всю информацию о псевдонимах и тронных именах правителей разных периодов.

Наше особое внимание привлекло грозное имя Чингис-хан, под которым в ХІІІ веке Темуджин, сын Есугея, основал Монгольскую империю. Причиной такого внимания известная всем исследователям традиция китайцев, обычно искажающих иностранные имена и названия, передавать хорошо известные им чужестранные имена и этнонимы, воспроизводя по возможности точно первый слог. Ведь первый слог имени «Чин-тижы» совпадает по звучанию с первым слогом имени «Чин-гис» (Чин-гиз, каз. Шың-гыс). К тому же и Темуджин получил это имя после того, как покорил все окружающие кочевые племена и создал мощнейшее государство. Стоит также напомнить, что Маодунь и Темуджин – представители одного народа мынгулов. В совокупности все это подсказывает, что «чинтижы» и «шыңғыс» – это одно и тоже понятие, переданное в китайском и собственно сюнно-мынгульском варианте. После этого нам остается обратиться к происхождению слова «шыңғыс».

Известно, что значение слова «шыңғыс» в свое время породило множество дискуссий, было высказано множество гипотез, но участники дискуссии не пришли к общему соглашению. Это известно всем, кто интересуется историей. Все разнообразные этимологии слова, предложенные Г.Палласом, Эрэнжэн Хара-Даваном, Е.Кычановым, Кинаятом Зардыханом, Ц.Дамбинсуреном и др., сводятся к следующим: «сильный человек», «обладатель престола», «рожденный из света» (нұрдан жаратылғын), «великий хан» (ұлы хан), «хан-море» (теңіз хан, телегей хан), «хан-степь» (даладай кең), «гора-хан» (тау хан), «шың-құз» и др… Мы сочли правильным вместо того, чтобы перечислять, пересказывать и анализировать все многочисленные этимологии, предложить свои собственные, непохожие на высказывавшиеся ранее выводы по теме, основанные на истории древних кочевых народов, их мировоззрении.

По нашему мнению, слово «шыңғыс» составлено из двух слов «шың» и «қыс» (сық, күш). «Шың» здесь – это вершина, пик горы, самая высокая ее часть. По древнетюркскому представлению «Тенгри обитает на небе. Один раз в год Тенгри спускается из своего основного обиталища – неба, чтобы, восседая на высоком горном пике, отдать свои повеления всему живому на земле». Поэтому у древних тюрков была традиция: один раз в год они собирались всем народом, чтобы приветствовать рождение Нового Дня⁴¹ Нового Года (наурыз), отправлялись к имеющей высокую вершину горе, приносили жертвы Тенгри, Земле, духам предков (смотрите: Бичурин Н.Я. Указ. Соч. Стр. 49). В этом случае собравшиеся люди, молясь Всевышнему, обращали лицо и руки с поднятыми кверху ладонями не к небу, как обычно, а к вершине горы. Потому что верили, что в эти дни творец находится не на небе, а на вершине горного пика.

В основе этого обряда лежит не культ гор и камней, которым по мнению некоторых исследователей поклонялись древнию тюрки, а представление о том, что на вершине восседает Тенгри, Творец, Ему поклонялись и Его молили. В соответствии с этим представлением вершину высокой горы, на которой восседал Тенгри, тюрки называли «тақ» (трон), «Трон Тенгри». С ходом времени в сознании сменяющих друг друга поколений понятие «шың» (вершина, пик) приобрело переносное значение «Тенгри», а понятие «тақ / тағ» (трон) превратилось в «тау» (гора). Доказательством этому то, что у многих народов Востока до сих пор слово «шын» имеет значение «Бог», «Тенгри». Например, китайцы используют это слово как одно из синонимичных имен Бога. Отголосками древнего представления являются название самых высоких гор «Тәңір тау» (гора Тенгри), «Аспан тау» (небесная гора), «Хантәңірі» (Хан-Тенгри) и т.д.

Чтобы читателю было легче понять это, напомним, что и слово «көк» (в казахском языке – синева, синий цвет, небо. – Пер.) также имеет переносное значение. Древние тюрки не поклонялись ни Небу, ни Солнцу, не считали их Тенгри, как думают некоторые исследователи. Еще в каменном веке, занимаясь собирательством, человек понял, что судьба всего живого на земле зависит от неба, от осадков в виде дождя или снега, от солнечного света и лунного сияния, без которых жизнь может прерваться навсегда. Древние тюрки считали землю – матерью, а небо – отцом, потому что все живое родится из земли, а небо поит и вскармливает порождения земли. Отсюда сформировалось представление, что единство, целостность «таң» («таң» – в совр. казахском языке «утро, заря». – Пер.) и «йер» (древнетюркское «йер» – казахское «жер» – земля) – это основа сотворения жизни, приводящая жизнь в гармонию, упорядочивающая, дарующая плодородие и достаток. «Таң» первоначально понималось как нечто, соединяющее небо и землю, посредник между ними, постепенно это значение заменилось новым – «небо», «синева» ( Древние тюрки обширную гладь воды, в которой в тихие дни без помех отражается небо («таң»), называли «таң-із» («із» – след, «таң-із» – след «тан», след неба). Позднее «таң-із» превратилось в «теңіз» (море).Слово древнекитайского языка «тиән» (тянь), означающее «небо», произошло от тюркского «таң». – К.С.). Часто повторявшееся словосочетание «таң-йер» превратилось постепенно в слово «Таңір», со сменой поколений приобрело персонифицированный характер и стало пониматься как Творец, Бог. На основе такого представления возникла вера древних тюрков в бога Тенгри.

В этом контексте нам показалось интересным задуматься над стихотворными строками:

Күн–патша, Ай–данасы ойға батқан,

Жұлдыздар-жауынгері самсап жатқан.

Танымның үш негізі – үш дүние:

«Жер үсті» және «асты», «көк» деп тапқан.

Болғанда Аспан – ата, Жер – аналық,

Жаралған жан баласы – екі аралық.

Тіршілік: «Таң» мен «йердің» жарасымы,

«Тәңір» деп тануы – тек даналық.

Ерте оянып, жетіліп таным, талғам,

Бақи – мәңгі,- деп білген, Фәни – жалған.

Өзге жұрт көп құдайға табынғанда,

Тек Түрік бір Құдайын тани алған.

Царь – Солнце, Луна – мудрец, погрузившийся в думы,

Звезды – бесчисленные их воины.

Три опоры познания – три мира:

«Наземный мир», «подземный» и «небеса».

Когда Небо было Отцом, а земля – Матерью,

Между ними родился одушевленный человек.

Мудрость в том, что жизнь –

Это гармония «таң» и «йер», «тенгри».

Проснувшись рано ради познания и творчества,

Осознав разницу вечного и бренного,

Тюрки узнали Единого творца,

Когда остальные еще поклонялись многим богам.

Прозрение поэта перекликается с высказанными нами мыслями, как бы указывая истинное направление поисков.

Тенгри – бог древних тюрков, ему поклонялись и у него молили о благе. Древние тюрки верили, что обиталище Тенгри на небе, в космосе. Поэтому они – в молитве и мольбах, в поклонении – протягивали руки вверх, к небу, туда, где, как они верили, находится всеблагой Тенгри, Создатель, проливающий свой благой свет на все живое, помогающий им. Этот ритуал, передаваясь из поколения в поколение, через постоянные повторения-реактуализации превратился в традицию, а понятие «көк» (небо) стало эквивалентом понятия «Тенгри». Современные потомки древних тюркских народов также не разделяют понятия Небо и Тенгри, используя их как синонимы, а иногда и соединяя в одном понятии «Көк Тәңір» – «Тенгри-Небо». Например, казахские прокляться «Көк соқсын» (Пусть покарает Небо) и «Тәңір атсын» (Пусть покарает Тенгри) равнозначны.

Все это позволяет сделать вывод, что первый компонент в названии «шыңғыс» – слово «шың» – используется здесь не в первоначальном значении «пик, вершина горы», а в переносном значении – «Тенгри, Бог». Второй компонент «қыс» («сық») передает значение «сила, мощь, энергия». Это слова в словарном фонде современных тюркских народов встречается в форме «күш» (каз. «сила»), «гүш», «хүч». Таким образом, прямое значение слова «шыңғыс» – «Сила Тенгри», «Сила Бога», а в процессе использования сформировалось значение «Гнев Тенгри», «Гнев Божий». Отсюда нетрудно понять, почему европейцы называли «Гневом Божьим», «Бичом Божьим» еще одного великого сына народа сюнну – батыра Едиля (Аттилу), который по велению судьбы со своим народом перекочевал в Европу, основал здесь свою империю и заставил содрогнуться континент. «Бич Божий» – это перевод понятия «шыңғыс» на европейские языки. Некоторые исследователи, исходя из природы псевдонима, считают, что оно было дано Аттиле церковниками. Но это предположение далеко от истины. Имя «Шыңғыс» было дано Аттиле на Великом собрании его соплеменниками в благодарность за то, что после смерти своего старшего брата Бледы он объединил под одним знаменем поделенный в свое время его отцом Мундзуком, старшими братьями Октаром и Руганом на три части народ, создал Великую империю гуннов (европейцы называли сюнну «гуннами». – К.С.), превратил его в самое мощное государство Европы. Но в чуждой среде это имя утратило свой творческий позитивный потенциал и было забыто. Главная причина этого в том, что вскоре после смерти Аттилы созданная им империя развалилась. Поэтому тронное имя Аттилы «Шыңғыс» не смогло широко распространиться в народе и обрести бессмертную славу, как это было в случае с Темуджином. Европейцы, привыкшие воспринимать и писать историю кочевников только в соответствии с собственным мировоззрением, сохранили не подлинное имя «Шыңғыс», а лишь его перевод «Бич Божий».

Исторические сведения доказывают, что это могущественное и особо почитаемое имя давалось не каждому правителю кочевников, а лишь избранным из избранных, тем, кто покорив и подчинив все окружающие народы, вернул своему народу древнюю славу, превратил свое государство в мощную державу, так что никто не мог сравниться с этим великой личностью своего времени. Никто из знатоков истории не усомнится, что прославленный шаньюй Маодунь, покоривший и превративший в своих подданных все окружающие мелкие и крупные народы, создавший первую в истории сюнну империю, вынудивший Гао Хуан-ди – императора Центрального царства Китая – отдать дочь в жены кочевому правителю и платить ему богатейшую дань, был таким уникальным и единственным в своем роде правителем. Считаем, не будет ошибкой утверждать, что тронное имя Маодунь (Модэ), приведенное в «Книге Хань» в транскрипции хан-зу как «Чинтижы», на собственно тюркском языке звучало как «Шыңғыс» (Чингис). В пользу этой гипотезы говорит тот факт, что основавший в ХІІІ веке Монгольскую империю Темуджин, через пятнадцать веков возродивший и выведший на историческую сцену имя древних мынгулов и тем самым заявивший свои права на наследие сюнну-мынгульского государства, на Великом Курултае получил от народа тронное имя «Чингис». Такое тронное имя великого правителя не было монгольским изобретением ХІІІ века. Если бы сами монголы придумали это имя специально для Темуджина и полностью понимали смысл и значение этого имени, то составители родословия монгольских ханов тогда же зафиксировали бы его смысл и происхождение, и сейчас этимология имени «Чингис» не стала бы предметом столь бурных споров. Но составители генеалогии не смогли сделать это. Потому что они знали сохранявшееся в народной памяти многие века грозное имя, достойным которого были лишь избранные великие правители, но не знали его сущности и происхождения, не могли обосновать его.

Имя «Чингис» не было забыто, сохранилось в народной памяти и было реактуализировано, вернулось к жизни в ХІІІ веке, чтобы достойно увенчать достижения Темуджина. Это яркий пример традиционной преемственности поколений, убедительное подтверждение потенциала устной истории кочевников. Мы с твердой уверенностью можем утверждать, что за много веков до Темуджина имя «Чингис» носили Маодунь (Модэ) и после него Едиль-Аттила. В пользу такой уверенности говорит тот факт, что все три великих полководца были представителями мынгульского народа. Народ, который европейцы называли гунны, китайцы – сюнну, современный мир – монголы, это все один народ – древние мынгулы и их потомки. Три сына этого народа, каждый в свое время, основывали, точнее восстанавливали великие империи, возрождая их громкую славу: шаньюй Маудун (Модэ, Мете, Мөде, Мүде, годы жизни приблизительно 227-174 гг. до Р.Х.) – Сюнну-мынгульскую империю; Едиль-Аттила (400-453 гг. после Р.Х.) – Гунно-мынгульскую империю⁴²; а Темуджин (1162-1227 гг. после Р.Х.) – Монголо-мынгульскую империю. Но лишь Всевышний знает, носил ли кто-то из правителей мынгулов это великое имя «Чингис» до того. Никаких сведений об этом история не сохранила. Поэтому пока нам известны три Чингиса!

Итак, Чингис – это не звание и не титул, это уникальное тронное имя, которым нарекали избранного, не имевшего себе равных творца истории, сумевшего создать великое государство, точнее после многих веков забвения возродить исчезнувшие великие державы прошлого. Поэтому далеко не каждый правитель или каган мог получить это имя. Если бы «Чингис» не было таким именем, как мы говорим, то и всем известный Темуджин не получил бы его. Здесь «Чингис» – новое имя Темуджина, а «хан» – его титул. В истории мынгульских и других кочевых народов не было традиции присоединять к старому титулу правителя его новый титул, произносить их вместе. Мы верим, что смогли раскрыть происхождение и глубинный смысл грозного имени, многие века хранившего свою тайну.

Оглавление