О мемуарах Чингиза Гусейнова «Минувшее – навстречу»
Не стану забегать вперед, но в 712-страничных мемуарах Чингиза Гусейнова «Минувшее – навстречу» нет ни одной скучной, неинтересной страницы. Возьмешь в руки книгу и с первой же главы пустишься в воображаемую прогулку по старому Баку, по Баку 50-70-летней давности – Ичеришэхеру и его окрестностям, познакомишься с его многонациональными обитателями, увидишь и ощутишь дорогие сердцу мгновения жизни.
Так обстоят дела и с другими главами – они покажут тебе как ретро-фильм не столь отдаленную во времени историю родины. Порой ты попытаешься ощутить сегодняшним своим сердцем романтические любовные истории тех времен, а порой кожа покроется мурашками от страха репрессий. Ты весь обратишься в понимание к судьбам, уничтоженным политической системой, и весь – в поминание тех, кто, выдержав неимоверно тяжелые душевные и физические страдания, сумел сохранить свою честь.
Ты будешь смотреть словно захватывающий исторически-детективный фильм разворачивающиеся на страницах писательские интриги при тоталитарном режиме, солидарность литературного сообщества в деле уничтожения одних и спасения других, отношения между человеком искусства и властью, между центром и провинцией, космополитизмом и национализмом.
Этот фундаментальный том воспоминаний появился на свет на основе дневника, систематически ведущегося с начала 60-х годов. Здесь повествуется не только о жизненной стезе маститого писателя, но также дается точное отражение сталинских репрессий, хрущёвской «оттепели», брежневского «застоя», горбачевской «перестройки» – испытаний, выпавших на долю некогда существовавшего в истории советского народа. Книга отражает также и жизнь в Азербайджане во время тех вышеперечисленных эпох, освещает многие неведомые нам темные уголки знакомой истории. Знакомит с сотнями живых персонажей, исторических личностей, заводит речь об интересных событиях.
Сколького, оказывается, я не знал… А прежде твердо был уверен – «Знаю!».
К примеру, я не знал, что за 10 лет до Шыхали Гурбанова предложение провести на государственном уровне запрещенный праздник Новруз выдвинул Абдульрахман Везиров. Работая на должности первого секретаря комсомола, он выступил на собрании с такой вот инициативой. А раньше Везирова, еще в годы войны такое смелое обращение к партийному руководству сделал Мирза Ибрагимов.
Карабахский шахид хрущёвской эпохи
Невозможно, чтобы новоприобретенные знания не рождали новых вопросов!
Как неотвязный вопрос о следующих друг за другом загадочных смертях в 60-х годах видных государственных деятелей, руководящих национальных кадров, о которых повествуется в главе «Шыхали Гурбанов или «Люди долга и чести».
При желании можно предположить виновников смерти секретаря Азербайджанской Коммунистической Партии Назима Гаджиева в возрасте 38 лет, но истинные причины смерти Шыхали Гурбанова в возрасте 41 года, 1-го секретаря комсомола Максуда Ализаде в возрасте 34 лет до сих пор остаются тайной.
В книге упомянуто много имен, но мне хотелось бы чуть подробнее написать о Назиме Гаджиеве, особо привлекшем мое внимание.
В мемуарах я прочел, что Назим Гаджиев за два года до скоропостижной кончины перенес сильный стресс. Думаю, все мы должны узнать причину этого смертельного стресса, от которого он слег в постель.
Армяне, воспользовавшись смягчением отношений с Америкой, обращаются к советскому правительству с просьбой присоединить Нагорный Карабах к Армении. Микоян, приведший в качестве примера приказ о присоединении Крыма к Украине, добивается обсуждения вопроса в Политбюро. По ходу дела создается комиссия. Направленная в регион бригада возвращается со справками. А одна из справок, доказывающая то, что Карабах с исторической и юридической точки зрения является территорией Азербайджана, становится причиной вопросов в центре. Главный идеолог партии Суслов звонит в Баку и вызывает в Москву составившего справку Назима Гаджиева.
36-летний Назим Гаджиев, приводя доводы и доказательства, обосновывает на заседании Политбюро перед видавшими виды устрашающими лидерами такого гигантского государства как СССР то, что Карабах исконно азербайджанская земля.
Далее читаем в книге:
«Хрущёв: «У кого вопросы к докладчику?»
Микоян – Гаджиеву: «Ты же (принято тыкать) ярый националист! Как могли рекомендовать на такой пост?»
Хрущёв: «Не персонифицируй, скажи о своей позиции».
«Считаю, что, исходя из принципа интернационализма, надо удовлетворить просьбу армянской диаспоры, тем более что с Америкой у нас устанавливаются дружеские отношения».
Хрущев подводит следующий итог долгим дискуссиям, прошедшим с бесповоротной настойчивостью Назима Гаджива: «Станем перекраивать границы (не сам ли дал повод, подарив российский Крым Украине?), такой бардак начнётся, костей не соберём! Так что будем жить дружной советской семьёй».
Ясно одно: еще в то время существовали всяческие «интернациональные принципы» для передачи Карабаха Армении. Назим Гаджиев единолично, ценою собственной жизни смог защитить Карабах, который спустя годы не смог сохранить целый народ. Стресс, испытанный им на том заседании, последующие давления, угрозы и преследования сделали свое дело – немного спустя Назим Гаджиев слег в постель и скоропостижно скончался. Может, были и другие причины ускорившие его гибель.
Эти политические деятели, радеющие за язык, традиции и обычаи, родину, заняли бы более высокие посты. Однако Кремлю такие преданные национальные кадры были не нужны!
Столкновение лицом к лицу молодого партийного деятеля со «старыми волками» коммунизма не могло не вызвать чувство уважения и приязни. Я ввел в поисковые сайты имя и фамилию «Назим Гаджиев». Лишь русская википедия опубликовала о нем биографическую сводку. А на азербайджанском языке упоминаний встретил крайне мало: Азиз Мирахмедов, Джамиль Алибеков, Ильяс Тапдыг, Нодар Шашыгоглу упоминали его имя в своих статьях и интервью. Я прочел, что Осман Мирзоев написал о нем очерк, но самого очерка обнаружить не смог. В Баку есть 400-метровая улица имени «Назима Гаджиева», но мне не удалось уточнить тот ли это Назим Гаджиев или нет.
Вот выдержка из интервью «Михайло» нашего кинематографа Нодара Шашыгоглу: «В те времена была такая личность по имени Назим Гаджиев – секретарь отдела агитации и пропаганды ЦК. По всей вероятности, ему предстояло занять более высокий пост. Но ранняя смерть этого не допустила. Я всегда с глубокой благодарностью его вспоминаю. Этот человек так самоотверженно радел за азербайджанское искусство, что вплоть до мелочей знал как и чем живет каждый деятель искусства, в чем тот нуждается, знал и помогал. В том числе, он помог мне получить квартиру».
Если в твоей душе живет верность тому, что ты считаешь истиной, неважно какой идеологии ты служишь, ибо идеологии как и власть недолговечны. Главное, в наши дни ура-патриотизма уметь различать истинных патриотов, знать их, поминать, приводить в качестве примера для подражания. И в особенности таких полузабытых, как Назим Гаджиев – карабахского шахида хрущевской эпохи!
В мемуарах есть страницы, повествующие о многих людях, проживших разные судьбы. Обо всех их хочется написать заметку или более развернутый текст. Сцены жизни людей, проживших тоскливую, трагичную, горькую и в то же время интересную как роман судьбу, заставляют надолго задуматься читателя, не отпускают его. Самед Вургун, Лев Антопольский, Абидин Дино, Назым Хикмет, Егише Чарентс и его вдова Изабелла, Азиз Шариф, Мехди Усмиев, Иосиф Гринберг, десятки других… и таких, как Назим Гаджиев.
“Нет пророка в своем отечестве”
Воспоминания Чингиза Гусейнова позволяют увидеть во всей наготе общественно-политическую и литературную жизнь советской эпохи. Писатель не стал прибегать к дополнительному художественному украшательству, он записал всё так, как в свое время видел, заносил в дневник, помнил. Творческая среда той поры изображена не только в черно-белых тонах, но с использованием всех цветов палитры.
Трагедией творческих людей в тоталитарных системах было не только то, что им не позволяли творить от души, что не было свободы. Трагедия начинается тогда, когда ты вынужден вместо того, что лежит на душе творить затребованное другими! Боль творческого человека, у которого отняли свободу, напоминает боль матери, рождающей свое дитя в муках!
Счастье человека состоит в свободе душевного и духовного самовыражения, сопровождающегося любовью. Точь-в-точь как мать, рождающее на свет дитя от любимого мужа, как писатель, пишущий то, что лежит на душе, композитор, сочиняющий свою музыку, художник, рисующий свою картину, актер, играющий свою роль…
Иван Бунин объяснял причину своего нежелания возвращаться в СССР тем, что они захотят принудить его говорить то, что он не желает, верить в то, во что он не верит.
Я уже писал подробно в своем тексте «Право молчания» о коммунистическом режиме, ставящем человека искусства в такое безвыходное положение.
Наряду со всеми этими применениями силы, запретами и лишениями в стране советов была дана широкая арена и большие возможности тем творческим людям, которые умели «говорить на языке», «ловить пульс» политической системы. Сейчас на фоне безлюдных библиотек и театров Баку это кажется невероятным, но в ту пору было именно так – коммунистический механизм управления мог посредством русского языка явить всему миру приходящегося ему по нраву «провинциального писателя», пишущего на «национальном языке».
Целая литературная система обратилась в «фабрику перевода», перелагающую произведения национальных поэтов и писателей на международный язык. Наши нынешние писатели, замкнутые в своей локальности, могут завидовать собратьям из той эпохи лишь по этой одной причине.
За исключением пары-тройки писателей в Азербайджане все, можно сказать, пишут на родном языке. Наш язык не является международным! Я испытываю всю тяжесть этого факта за все те годы, как перебрался в Швецию – со своим языком, который оставляешь позади, переступив порог квартиры, тебе не постучаться не только в двери шведских издательств, возносящих писателей до Нобелевской премии, но даже в редакционную дверь местной газеты какого-нибудь крохотного городка.
Один раз я уже об этом писал, ничего, повторюсь – написанное на нашем родном языке невозможно вынести на «рынок» мировой литературы. Либо у нас должны быть писатели, пишущие на общемировых языках либо сильная школа перевода, переводящая написанное на ведущие языки мира.
Билингвизм позволяет писателю не только переступать границы, но и открывает перед ним широкие горизонты свободы. В книге Чингиза Гусейнова есть много примеров того, как национальные писатели, перед коими закрылись все двери на родине, добились блестящего успеха в столице. Так случилось и с самим Чингизом Гусейновым: его не прошедшие цензуру в Баку произведения были опубликованы на русском в Москве, а затем во многих и многих странах в переводах на иные языки.
«Нет пророка в своем отечестве» – фраза из Евангелия от Матфея – то есть, находящиеся рядом люди не увидят твоего таланта и гениальности, не поверят в истинность твоих слов.
Успешность творчества в жанре мемуаров связана также с искренностью автора. А это получается не у каждого автора – выпячивание собственной роли встречается в мемуарах довольно часто. Листая страницы жизни Чингиза Гусейнова, удивляешься его способности обуздывать ностальгические эмоции, выражать чувства без лишней патетики (ведь книгу жизни, как правило, листаешь, предаваясь меланхолическим чувствам!), и точно также испытываешь симпатию к его искренним признаниям.
В годы независимости мы столкнулись со многими литераторами, которые выдавали за диссидентский выпад какую-нибудь свою строку или мысль, высказанную в советский период. А Чингиз Гусейнов, чья большая часть жизни прошла среди недовольной режимом творческой интеллигенции, пишет следующее: «Понимая, что к чему, я, консультант Комиссии по национальным литературам в СП, сознательно отгораживался от всего, что было связано с так называемым диссидентством, видя, однако, при этом, что правы протестующие, несогласные, из-за чего власти их давят, преследуют, что… – но открыто встать на защиту инокомыслящих?! Нет, это было выше моих сил».
Но всё это не прошло мимо него, накапливающаяся годами «протестная энергия» впоследствии стала ведущей линией в творчестве Чингиза Гусейнова.
1450-ый человек в мемуарах
Листая книгу страница за страницей, я ощущал не вполне объяснимое сродство душ с автором. Оказывается, совершенно другой человек, к тому же намного раньше тебя прожил, испытал чувство, которое ты не мог никому объяснить на протяжении долгих месяцев и лет, чувство, которое порой оставалось неясным даже самому тебе. Людей сближают одни и те же чувства, прожитые ими! А время и пространство тут никакого значения не имеют.
Наконец, в связанной с Назымом Хикметом главе мемуаров источник этого сродства душ стал мне ясен – ведь я и сам знал, что тоска никогда не покидает чуткого (читай: творческого) человека, живущего за пределами своей родины, даже когда тот смеется или радуется.
В книге приведена следующая цитата из Назыма Хикмета:
«Страна моя, страна моя, страна моя,
ты сейчас в седине моих волос,
в инфаркте моего сердца…»
Чингиз Гусейнов же пишет следующее: «Для писателя беда, когда не видишь читателя, не слышишь родной речи, оторван от друзей, близких, лишён духовного общения, задыхаешься».
Не переживший на собственном опыте всего этого и не поймет всей глубины трагедии!
Но еще более ужасная боль начинается когда ты видишь, что читатели, близкие и друзья не ощущают глубины страданий, причиненных разлукой с ними – не понимают, что ты сейчас нуждаешься в них в сотни раз больше, чем прежде на родине… Бывает, получаешь порой удовольствие от такого вот состояния, но это дело другое, другая тема!
Творческому человеку близки не те, кого он считает родными, но те, кто читают его тексты и книги, понимают, ощущают его переживания… и говорят, пишут ему об этом. На чужбине человек порой испытывает одиночество вроде запасного пути с заржавевшими рельсами рядом с полноценной железной дорогой, запасного пути, по которому больше не ездят поезда. Рядом с домом, где я жил, проезжали поезда, там пролегали и рельсы, по которым поезда больше не ездили. Где-то бурлит кипучая жизнь, ты жил там прежде, но тебя там больше нет!
В концовке тома приводится именной указатель – 1449 человек. Но там есть еще один – 1450-ый – чье имя не упомянуто. Этим тайным человеком является читатель, разделивший с автором во всех главах книги его мысли и чувства! Это я…
***
Мне бы очень хотелось, чтобы «Минувшее – навстречу» издали на азербайджанском и его прочел каждый, в особенности взявшиеся за перо молодые авторы, общественные активисты, политики, историки, исследователи.
Еще и потому, что это – дастан о любви к родине писателя, которому выпала чужбина, где он прожил 70 лет своей жизни, о любви, не покидавшей его ни на минуту…
Вахид Гази