Российский политолог, доктор исторических наук, старший научный сотрудник Brookings Institution
Сегодня на международной арене происходит целый ряд знаковых событий. Больше всего удивляет тот факт, что Россия, шаткое ядерно-нефтяное евразийское государство, умудряется шантажировать Запад, который кажется из-за этого слабым и жалким. Прежде всего, нужно дать ответ на вопрос, каким образом Путин сумел превратить слабость России в ее преимущество.
Во-первых, он дал понять, что Россия – это страна, которая готова предпринимать рискованные шаги и противодействовать западным лидерам, избегающим любого риска. Во-вторых, Россия сыграла ключевую роль в создании нынешней атмосферы безвластия, из-за чего Запад лишился опоры. Использовать слабость оппонента, который сильнее тебя, − это настоящее искусство.
В будущем историки будут задаваться вопросом, как посредственная и коррумпированная правящая элита России, у которой не было ни способностей, ни желания строить настоящую стратегию, не имеющая таланта в управлении государством и дипломатии, решилась подтрунивать и подстрекать западный истеблишмент.
Какова мотивация новой российской агрессивности и мачистских угроз? Действительно ли дело в том, что Кремль ощущает себя уязвимым, как утверждают многие западные эксперты? Если посмотреть на Путина и других представителей российской элиты, то скорее можно увидеть искреннюю уверенность в себе.
Сравните это с началом правления Путина 17 лет назад, когда он выглядел стесненным и неловким на встречах с западными лидерами. Тем не менее, за годы он получше узнал членов западного клуба, понаблюдал, как некоторые из них (Берлускони, Ширак, Шрёдер, Проди) пытались стать его приятелями в надежде на большой куш. Общение с ними не только придало ему уверенность в себе, но и научило его презирать западных коллег. Из нынешнего состава западных лидеров, возможно, только Ангела Меркель (уж точно не Барак Обама) знает, как осадить путинское высокомерие.
«Эра Запада окончена» − главный принцип внешней политики России. («Потенциал исторического Запада сокращается» − гласит он). Ключевой причиной нынешней уступчивости Кремля является то, что Кремль понимает простую истину: Запад, привыкший действовать рациональным, минимально рисковым способом, не знает, как реагировать на ауру неопределенности, на создание которой рассчитана российская политика.
Это ощущение неопределенности создается готовностью Кремля нарушать правила и международный порядок, его попытками спровоцировать «организованный хаос» и применением противоречащих друг другу политик – к примеру, одновременно и конфронтации, и диалога. Политика неопределенности Кремля призвана держать Запад в напряжении: создание постоянной военной угрозы на границах Украины и учащение «внезапных военных учений без предварительного уведомления», как жалуются чиновники НАТО – примеры «угрожающей» фазы этой политики. Но в момент, когда кажется, что Кремль находится на грани войны с Западом, он внезапно переключается на риторическое партнерство. Как странам, привыкшим действовать на основе предсказуемых правил, реагировать на это?
В контексте политики неопределенности традиционные средства ведения диалога бесполезны. Кремль не заботится о своей репутации, надежности – ничуть. Действуя таким образом, Путин создает образ циничного, жестокого, ненадежного лидера, живущего в «другом мире» (согласно западным критериям). Заботит его это? Имеет ли для него значение, что западные лидеры ему не доверяют? Нет, конечно! Я готова поспорить, что он даже гордится созданным для Запада имиджем. Чем больше Запад опасается, что Путин может перевернуть мировую шахматную доску, тем лучше. Это совсем не похоже на последнее поколение советских лидеров, которые хотели, чтобы Запад поверил в их готовность играть по международным правилам.
Современный Кремль не боится быть немного беспечным, наглым и непредсказуемым; он превратил эти свойства в инструменты убеждения и усиления – не только потому, что это соответствует ментальности Путина и кремлевской банды, но также потому, что именно это необходимо для поддержания системы личной власти на дальней стадии упадка.
Вы можете возразить: «О нет, эта идея доктрины неопределенности не подходит: кремлевское бряцание оружием возобновило активность НАТО на восточных границах, к большому разочарованию России».
Да, российские стратеги не раз получали от Закона непредвиденных последствий. Но в данном случае НАТОвское сдерживание вдоль восточных границ не слишком беспокоит Кремль. Москва понимает, что НАТО не собирается вторгаться в Россию, а присутствие альянса в Балтии и Восточной Европе – просто предупреждение и символический жест, призванный успокоить союзников. По сути, легкое оживление НАТО даже играет на руку московской идее «осажденной крепости» и помогает легитимизировать ее военно-патриотическую мобилизацию, которая осталась последним способом консолидации населения вокруг Кремля. Возвращение к мягкой версии взаимного сдерживания отлично вписывается в этот план. Да, именно такая логика ускорила распад СССР. Но у Кремля не так много вариантов. По сути, у Кремля вообще нет вариантов.
Но он понимает, что переход Запада к военному ответу означает, что у него остается меньше энергии и политической воли, чтобы использовать самую большую угрозу для Кремля: западные рычаги экономического влияния, последствия применения которых были бы разрушительными для Москвы и ее элит, которые лично интегрированы в западную финансовую систему. Нежелание Запада нажать эту кнопку посылает России сигнал: «Мы готовы играть по вашим правилам».
